Максуд Ибрагимбеков: Запах жизни

— В том-то и дело, что к набиевым не бывает претензий. Они не совершают ошибок ни в чем и не могут их совершить, потому что ничего не делают. Вы с ним разговаривали когда-нибудь? Вот этот инженер Набиев не сумеет сдать экзамена за третий курс института. Он не знает ничего, и самое страшное — он никогда ничему не научится. Потому что он — дурак. Просто дурак, я говорю это не с целью его оскорбить. Он профессиональный дурак, неизлечимый. А в нашем трудовом законодательстве нет статьи, по которой можно уволить человека за то, что он дурак. Вы же знаете, что он дурак?

Энвер успел заметить, что пальцы Алтая нервно подрагивают.

— Это уж так мир устроен, — сказал он, почти примирительным тоном, — одни люди умнее, другие — глупее.

— Нет, Энвер Меджидович, вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Вот эти с виду безобидные набиевы приносят невероятный вред. Вред человеку, который работает с ним рядом и который видит этого Набиева каждый день. Этот человек, нормальный человек, начинает привыкать к мысли, что можно преуспевать, ничего не умея и ничего не делая. Вы обратите внимание, к чему сводится вся деятельность Набиева, — он соглашается. Со всеми соглашается. И очень точно угадывает, с кем надо согласиться. Сегодня он ошибся случайно, он согласился с представителем проектного института только потому, что был уверен, что проект примут, ведь его рассчитывал сам Гасан-заде. А вообще ему наплевать на этот проект. Он не предугадал, что вы выступите против. Попробуйте устроить это совещание через двадцать минут, и вы посмотрите, как он разделает этот проект — камня на камне не оставит. Причем слово в слово повторит выступления победителей — в данном случае мои и ваши. Набиевы в таких случаях не стесняются. Так я спрашиваю, не слишком ли это дорогой магнитофон?

— Ладно, — сказал Энвер, — допустим, я с вами согласен и Набиев...

— Класс, — сказал Алтай, — это уже класс — набиевы...

— Я думаю, что вы не правы, набиевых единицы. Так вот, несмотря на этих набиевых, дело прекрасно идет, и рано или поздно они сами отсеются.

— А, рано или поздно? — сказал Алтай. — Вы сами сказали то, что я думаю о вас. И я скажу вам это, хоть мне, возможно, и придется потом уйти на другую работу. Вы, Энвер Меджидович, хороший специалист, и в вас есть то, что называется талантом руководителя. Но что-то, я не знаю, как называется это «что-то», вы невозвратимо потеряли, вы не мудрый человек, вы еще не почувствовали то, что нам очень мало отпущено, каких-то семьдесят-восемьдесят лет, и вы, забыв об этом, все откладываете, как будто вам дано бессмертие, вы ничего так и не успеете, вы стали просто практически равнодушным человеком. «Рано или поздно уйдет Набиев, зачем с ним связываться да зачем его трогать». И вообще очень приятна репутация хорошего человека, который никого не увольняет.

— Вас-то я, возможно, еще уволю.

— Не сомневаюсь, таких, как я, как раз и легко уволить, только намекните, и я тут же подам заявление об уходе, а Набиева вы не заставите этого сделать. Тут же заявление в ЦК, копия в Кремль, еще одна копия в ООН. И не снимут — дипломированный специалист, развратом не занимается, в карты не играет, а то, что дурак... а как это докажешь? Вот и переведут этого Набиева куда-нибудь в Министерство культуры, или кинематографии, или в Управление геологии, там его дурость все равно заметна будет, но пользоваться логарифмической линейкой там уметь не нужно. А я ведь вас помню другим, я помню это время! Неравнодушным. И раньше у меня к вам было соответствующее отношение...

— Скажите, Алтай, вы нормальный?

— Бог его знает, — сказал Алтай. — И кто знает, что такое истинно нормальный?

— Вот письмо, — сказал Энвер, доставая из ящика стола сложенный вдвое лист бумаги. — Жалуются на вас, пишут, что вы оскорбляете публично председателя вашего жилищного кооператива, жуликом его называете.

— Так он же жулик, — сказал Алтай. — Потрясающий жулик, и все знают, что он жулик, но молчат.

— Может быть, все молчат, потому что еще не доказано, что он жулик. Лучше доказать, что он жулик, чем так его называть. А он ставит вопрос о вашем исключении из кооператива.

— Ничего у него не получится, — сказал Алтай. — А то, что он жулик, я ему докажу... Что с вами, Энвер Меджидович? Что с вами?!

«Сейчас пройдет, сейчас пройдет», — уговаривал себя Энвер, но пронзительная, затемняющая разум боль в позвоночнике не проходила.

Энвер с трудом мотнул головой:

— Ничего.

— Но, Энвер Меджидович...