Максуд Ибрагимбеков: Запах жизни

Вдруг Энвер вспомнил — в детстве за месяц начиналась у них дома предпраздничная суматоха, засыпали в блюда ровным слоем пшеницу, покрывали ее мокрым полотенцем и, дождавшись поры, когда покроет ее зеленая поросль, выжимали из набухших в весеннем тепле зерен сладкий солод — молоко. А потом начинался таинственный процесс превращения солода, муската, муки в огромном чугунном жарком котле в эту самую халву. «Даже и не заметил в этот раз, — мимолетно подумал Энвер, глядя на блюдо с халвой, — что у нас дома выращивали пшеницу, совершенно не заметил».

— Ладно, — сказал он огорченному сыну, — не только ты, до утра никто не попробует халвы. Справедливо?

Сын кивнул головой.

— Справедливо.

Энвер еще не спал, когда в спальню вошла жена. Она еще некоторое время повозилась у трюмо, в полумраке ему было видно, как она, накладывая на лицо крем, а потом, стараясь двигаться как можно тише, подошла к своей кровати и быстро забралась с головой под одеяло. Раньше его смешила ее привычка вот так согревать холодную постель, устраивая подобие гнезда. Энвер хотел что-то спросить у нее, даже вспомнил что, но неожиданно для себя заснул.

Ему показалось, что разбудил его собственный крик, а кричит он от нестерпимо острой боли в спине... Но в спальне было тихо, еле слышно дышала рядом жена, мерцал в углу ночник... Позвоночник раздирала боль, от которой все тело покрылось холодным потом, боль расходилась от позвоночника к лопаткам пульсирующими в коже, мышцах, костях линиями. Он прошел, ступая босыми ступнями по паркету, к трюмо, на ощупь отыскал стеклянную трубочку с таблетками анальгина и зашел в ванную. Из зеркала глянуло на него бледное лицо насмерть перепуганного человека. Как и большинство очень здоровых, редко болеющих людей, Энвер очень тяжело переносил даже грипп, и слегка повышенная температура легко выбивала его из колен, но никогда еще он не был так испуган, эта боль была страшна ему своей необъяснимостью, он застонал, когда новый ее прилив острыми зубьями прошелся, было такое ощущение, по позвоночнику, обнаженному до самых костей. Он принял сразу две таблетки и, опершись на края раковины, ждал их действия. Тело его, отражающееся в зеркале, было знакомо, как всегда ему казалось, до предела, и он никогда не ждал от него никаких неожиданностей. Оно принадлежало ему — и этим сказано все — и во всем всегда подчинялось ему. А в эту ночь он не узнавал его. Плечи, не потерявшие еще строгих очертаний, тонкая кожа с проступающими кое-где синими жилками — все казалось чужим, и он с удивлением смотрел на это странное чужое человеческое тело. Страшная таинственная боль не проходила. Он прошел на кухню, постоял, ни о чем не думая, у окна, потом посмотрел на часы, было пять, время, когда умирает и рождается большинство людей на земле.

Через полчаса боль прошла так же неожиданно, как началась. Энвер лег в остывшую постель, простыня приятно холодила кожу спины. Он лежал и каждую секунду ждал возобновления боли и, так и не дождавшись, заснул... Он спал и чувствовал сквозь сон, как боится ее возобновления...

— Вот вспоминаю я, Энвер Меджидович, — сказал шофер по дороге на работу, — сразу после войны как было. Испортится, например, машина, встанет на дороге, так ни один шофер мимо не проедет, сразу останавливались, подходили, нужно, может, что, а если узнает, что нужно, так и инструмент одолжит, и сам поможет. А теперь час будешь стоять, хоть в городе, хоть за городом, с поднятым капотом, так ведь и никто не поинтересуется, что с тобой. Да что там поинтересуется, сам останавливать будешь, редко кто остановится. Почему так?

— Почему?.. Машин гораздо больше стало, да и людей. И время дороже, останавливаться из-за каждой испорченной машины — времени не напасешься.

— Может, и так, — сказал шофер.

Совещание началось ровна в девять. Обсуждался проект нового корпуса лампового завода. Против проекта выступал Алтай Алиев, очень дельный инженер с очень неуживчивым характером. Его тщедушное тело сотрясалось от возмущения.

— Вы посмотрите на этот фундамент, — он ткнул в развешанные на стене чертежи, — такой гигантский фундамент хорош, если мы будем строить где-нибудь на болоте, наш же участок расположен на твердейшем скальном основании, и этот фундамент должен быть в четыре раза легче, и это должно быть понятным каждому первокурснику, правда, сказанное ни в коей мере не означает, что это поймет достопочтенный Набиев...

— Ваши остроты неуместны, — сердито сказал Энвер. — По существу проекта у вас есть что еще сказать?