Максуд Ибрагимбеков: Запах жизни

— Пахлава у тебя получится славная на праздники, — сказала она Энверу. — Гостей не стыдно будет угощать.

Энвер вспомнил, каким таинственным казался ему в детстве весь этот процесс подготовки к Новруз-байраму. Запах пряностей долгое время ассоциировался в его сознании с зеленью весенней травки, специально выращиваемой в тарелках, с пестротой раскрашенных яиц, с теплым пламенем разноцветных свечек на подносах со сладостями. Потом это прошло, и даже руки Сачы-халы, выводящие на тесте серебряными щипчиками филигранные узоры, не вызывали былого интереса. Он только с досадой подумал, что эта груда разнообразных кондитерских изделий будет только занимать место, сам он не любил сладкого, а жене и десятилетнему сыну этих запасов хватит на полгода.

— Никак печеным запахло, Марьям, — сказала Сачы-хала жене Энвера. — Загляни в духовку, а? Первое, чего лишает бог человека, — это обоняния. Незаметно, незаметно, постепенно, постепенно, а в один прекрасный день чувствуешь, что запахов ты уже не ощущаешь. Многое человек теряет по дороге жизни, но самым первым — обоняние. А я уже совсем запахов не чувствую.

Обычно Энвер завтракал на кухне, но сегодня в связи с праздничными хлопотами завтрак ему жена подала в столовой. Сын ел торопливо, не отводя глаз от книги.

— За едой читать нельзя, — сказала ему мать, уходя из кухни.

— Ладно, — сказал он, продолжая читать, — не буду.

Он кончил завтракать, засунул книгу в портфель и, подскочив к отцу, быстро чмокнул его в щеку.

— До свидания, я пошел.

— Погоди, — сказал отец. — Книгу ты зря берешь в школу, на уроках читать нельзя.

— Пап, — сказал сын, — я остановился на том месте, где индеец Джо пошел убивать вдову Дуглас, самое интересное место, я не буду на уроке, я на перемене это место прочитаю.

На мгновение в сознании промелькнуло видение пещеры Тома Сойера и Бекки Тэчер и таверны индейца Джо... На мгновение — и исчезло.

— Нет, — сказал Энвер. — Вернешься из школы, дочитаешь...

Сын с недовольным видом вытащил из портфеля книгу и положил ее на стол.

— Ты не обижайся, — сказал Энвер. — Уроки — это тоже очень важно.

— Да я не обижаюсь, — сказал сын. — Только жалко, что на самом интересном месте.

— Там есть места еще поинтереснее. Я помню, когда я в первый раз прочитал эту книгу... — сказал Энвер и остановился, посмотрев на часы. — Слушай, ты уже почти опоздал. Иди, вечером поговорим с тобой об этом...

Сын остановился у порога:

— Папа, а ты мне обещал рассказать о пещере Степана Разина, обещал, что съездим туда, я уже и в классе рассказал...

— Вечером, сынок, вечером...

Он снова вспомнил о Джавадове, о свадьбе, «охота тебе думать о пустяках», усмехнулся он про себя, но мысль не проходила.

— Вот я и твоему мужу скажу, — увидев Энвера в дверях кухни, сказала Сачы-хала, — скучно вы живете как-то. Молодые, красивые, Энвер зарабатывает хорошо, а гости к вам редко ходят. Когда покойный Шахлар-бек был жив, так вот, клянусь тебе этим хлебом, — Сачы-хала отщипнула кусочек теста, — дня не помню такого, чтобы мы одни за стол в нашем доме обедать сели.

— Мы тоже гостей часто приглашаем, — засмеялась Марьям.

— Гостей приглашать не надо, надо, чтобы они сами приходили. Опять же возьмем Шахлар-бека. Покойный на двадцать пять лет старше меня был, а нрав был у покойного веселей любого молодого. Даром что бек был и адвокат, а тогда, Марьям, адвокат великое звание было, это сейчас их больше собак нерезаных, а тогда адвокат был царь и бог... Так вот я и говорю, даром что Шахлар-бек был бек и адвокат, а простые народные забавы любил, ни одного собачьего или петушиного боя не пропускал. И меня с собой брал, я прямо из фаэтона смотрела. А ты хоть раз собачий или петушиный бой видел, Энвер? Говорят, их и сейчас за городом устраивают. У тебя же машина есть, взял бы и меня, старуху.

— Возьму, обязательно возьму, Сачы-хала, — сказал Энвер.

— Возьми, — сказала. Сачы-хала. — Это знаешь какое удовольствие, не то что ваш футбол.

— А он и на футбол не ходит, — сказала жена, — времени нет.

Энвер посмотрел на часы, оделся и, попрощавшись, вышел на улицу. Шофер вытирал ветровое стекло.

— Здравствуйте, Энвер Меджидович, — сказал он. — Утро-то какое, а?

— Хорошее утро, — согласился Энвер, усаживаясь рядом с шофером. — Ну как, выдали тебе коробку скоростей?

— Еще как, — сказал шофер. — Моментально выдали. Сегодня после работы я ее поставлю. А то вторая скорость никуда не годится у нас. — Он притормозил перед светофором на углу Азизбекова и Щорса. — Я все забываю вам рассказать — видите эту дворничиху. Восьмого в шесть утра еду на заправку, на улице ни души, одна она подметает. А жена мне с завтраком пирожное положила, а я сладкое не уважаю. Подметает она, а я тихо так подъехал и говорю: с праздником, тетя, с женским, и пирожное ей протягиваю, значит, в качестве подарка, а она взяла пирожное, хорошее пирожное с кремом, и мне говорит: спасибо, сынок, и заплакала. И чего она заплакала, не пойму. Я на газ нажал и ходу, еду и думаю, хоть до ста лет проживи, а в бабах, извините за выражение, ничего не поймешь. Я ее обрадовать хотел, самым первым поздравить с утра, а она...