Сергей Снегов - Иди до конца

Черданцев запинался. Спиридонов задавал вопросы, настойчиво вытягивал ответы. Потом, хмурый и взволнованный, он заходил по комнате. Черданцев редко видел его таким расстроенным.

— Поймите, Степан Степаныч! — горячо сказал Черданцев. — Он был в моих глазах не Терентьевым, плевать мне на какого-то Терентьева — нет, самой наукой!

Спиридонов все больше хмурился. — Слушай, Аркаша, — сказал он, останавливаясь, — ты никогда не задумывался, почему ни твой любимец Пономаренко мне, ни я ему никогда не подкладываем пакости?

— Еще бы вы подкладывали!

— Во-во, еще бы! А почему? Одно дело работаем, винтики одного механизма; навреди в чем я ему или он мне — большое производство развалится. А между прочим, думаешь, я так и мыслю себе, что он винтик там или рычажок? Да ни в какую! Всегда помню, каков он человек, и сообразуюсь с этим. И он меня помнит, каждый пустячок во мне учитывает, такой уж он, этот твой Пономаренко!

— Ну и что же?

— А вот то! В науке вашей каждый работает свое. Уж где-где, а там нельзя забывать, кто чем дышит.

— Да поймите, Степан Степаныч, это же форма, что корпят над своим. А существо — одна наука, нет особой для каждого ученого!..

— Эх, Аркашка, Аркашка, путаницы у тебя в голове — не приводи бог… Одна, одна!.. И матери с отцами одно дело делают — поддерживают человеческий род, так ведь, по существу? А ребенок все же свой, не форма это, правда?

Черданцев вспыхнул:

— Что это вы все один и тот же аргумент суете: мать, ребенок!

— Не знаю, кто еще, а, видимо, аргумент сильный, если я не один… Теперь окажи: и сейчас считаешь себя правым?

Черданцев опустил голову и ничего не ответил. Спиридонов положил ему руку на плечо.

— А дальше как надумал? Собираешься возвращаться в институт?

Черданцев пожал плечами.

— А что остается? Я у них в штате.

— Штат не душа. По душе ты не институтский, а заводской. Здесь твое место.

— Место, место! — невесело сказал Черданцев. — Здесь без науки тоже многого не наработаешь.

— Почему без науки? С наукой! Кому-кому, а тебе без науки на производстве просто грех. Но только раньше ты хотел эту науку сам всю произвести, своими руками — не по плечу вышло, больно уж тяжкая задачка! Вон доктора понаехали, вместе вы чего и добьетесь. Так и надо: ты здесь, они там, а работа совместная, каждый — свою часть. Вроде как мы с Пономаренко.

Спиридонов понизил голос, наклонился к Черданцеву:

— И местечко есть свободное — заведующий технического отдела, теперешнего нашего зава переводят на Урал. Поработаешь года три, а там и до главного инженера доберешься.

— Ладно, — сказал Черданцев. — Вы уж расписали мою жизненную дорогу! До министра не доберусь?

— Это как сумеешь. Ты сразу не отвечай, подумай. Разочти со всех сторон. А сейчас иди; столько времени я с тобой потерял, страх!

Черданцев вышел из цеха. На шоссе ему повстречался Терентьев, возвращавшийся в поселок.

— Расчеты мы закончили, — сказал Черданцев. — Михаил Денисович унес их с собою.

— Что получилось?

— Признаться, я поражен… Выходит, при каждом отклонении от режима мы теряли реактивы и металлы, а потерь можно было избежать. И вовсе эти отклонения не страшны, как мне казалось.

Они шли по улице. Черданцев замолчал. Он был задумчив и хмур.

— Вы что ж не радуетесь, Аркадий? Ведь ваша мечта об усовершенствовании заводской технологии приближается к осуществлению.

Черданцев враждебно взглянул на Терентьева.

— Мне странны ваши вопросы, Борис Семеныч. До сих пор вас мало интересовало, о чем я мечтаю, если мои мечты не касались знакомых вам людей, конечно.

— Понимаю, о чем вы говорите.

— А я и не скрываю, что о Ларисе… Может, вы хотите о ней потолковать? Боюсь, тут мы никогда не поймем друг друга. В любви, насколько я знаю, бывает соперничество, а не сотрудничество, это штука сугубо-индивидуальная. Любят для себя, а не для другого… Сейчас ваша взяла, я это вижу отчетливо…

— По-моему, у нас разное понимание любви. Иногда думают и не об одном себе, а о том, кого любят, — чтоб ему было хорошо и что в этом твое счастье.

— Вот как! — Черданцев с ледяным бешенством посмотрел на Терентьева. — Если бы я хоть минуту верил в ваши красивые фразы, я бы сказал вам: «Вы удивительный человек, Борис Семеныч, вы такой, что себя не пощадите, чтоб ей было хорошо. И вы понимаете, что если я что сделал и не так, то все же я не карьерист и люблю Ларису. Так напишите ей об этом, чтоб и она знала, она верит каждому вашему слову, себе верит меньше, чем вам». Вот как бы я разговаривал с вами, если бы не имел доказательств, что вы, как и все, думаете прежде всего о себе…