. откушают - почетные садятся играть в преферанс, в ламуш, в панфил, в тресет, в басет, в марьяж, в ломбер... Дамы идут прогуливаться в сад, деревья от маковки до корня унизаны ананасами, апельсинами, персиками... На пруду раззолоченная шлюпка, роговая музыка гремит, как на страшном суде. Потом театр воздушный - что за актеры!.. а все доморощенные!.. про кулисы и говорить нечего: машина на машине - сами двигаются!.. Потом откроется бал... пойдут полонез, пергурдин, манцмаску, менуэт... А что за наряды! Боже великий!.. одного золота да блесток, что на пол просыплется, нашему брату на целую жизнь на пропитанье достало бы - полотеры пудами на выжигу продают!.. Бывало, сама государыня дивится: ну, - говорит, - Николай Петрович, богат ты и тороват! угостил! где нам за тобой тягаться? ... Таким образом и бригадир Хойхоров видал прохождение небесных и земных комет и не дивился звездам. Пережив жену свою, он остался с единородной своею дочерью Эротидой (он любил мудреные греческие имена и при рождении дочери выбрал это имя из Гипотипозиса, или из Полного месяцеслова); ему понравилось имя Эротида - любовь на лице являющая. Он взялся сам воспитывать дочь свою. - Не поручу, говаривал он еще жене своей, - не поручу ее ни мадаме, ни мусъе. - Помилуй, батюшка мой, - говаривала ему жена, - да ты только и знаешь, что свой артикул! - Но с женою умерли противоречия, и бригадир, нарядив дитя в амазонское платьице, накупил ему для забавы деревянных солдатиков, ружье, барабан, коня на колесах... Эротида будет у меня хват девка! - думал он, - Ну, Эротенька, марш, марш! - и Эротенька, перекинув через плечо перевязь барабана, взяв в руки ружье, маршировала пред отцом, - отец любовался. Когда Эротиде минуло 12 лет и деревянный конек стал уже ей не по росту, бригадир выучил ее ездить верхом, брал с собою в отъезжее поле. Изучение же наукам, т. е. чтению, письму и закону божию, поручил своему сельскому священнику отцу Лазарю, доброму старцу, любившему слушать бригадирские рассказы о воинских подвигах. Вместе с бригадиром постарел и деревянный дом его, и все дворовые строения. Стены и кровли почернели, обросли мохом и муравою. Но кому не понятна любовь к привычному месту? кто не чувствовал какой-то неловкости, когда в его комнате старая мебель заменялась новою? Все стены держались только подставами, а бригадир и не думал о перестройке дома. - Вот уже! сколько могу припомнить, ваше превосхо дительство, - говаривал ему отец Лазарь, - домик-то ваш при мне стоит десятка четыре лет, а строился он до предместника моего... из спасенья бы изволили перестроить... - И, братец, - отвечал обыкновенно бригадир, - простоит еще с меня; что мне в новых палатах? Теперь архитекторы, упаси боже, построят дом, ни приюту, ни тепла, да еще того и гляди провалится, задавит. Вот, недалеко пример, у соседа... как бишь?.. Ну, да провал его возьми, и вспоминать не стоит! - Касьян, Касьян... дай бог память!.. - Какой Касьян, братец, я сроду ни одного Касьяна не знал, а с его отцом был закадычный друг. Сын мотыга, гордец, француз, построил себе дом в Москии, переехали жильцы. Первый снег - строимы не выдержали, рухнулись, потолок провалился... всю, братец, семью было передавил... - Слышал, слышал, ваше превосходительство... дом Григория Михайловича... - Пора, отец Лазарь, надуматься. Да ты скоро забудешь, как свиных детей зовут... - Виноват... ваше превосходительство. - То-то, братец, ну, ступай, ступай, учи Эротиду... - Хотел было я... изложить мою просьбицу... ваше... пре восходительство... - Что, верно, опять на посев хлеба? Нет, отец Лазарь, починать закрома для тебя не буду. Таково было обхождение бригадира со всеми; немножко грубо, но зато простодушно. Слова вы от него никто не слыхивал; для приличия он не хотел отступать от грамматического правила. Но, грубо говоря, он был добр на деле. Священник был уверен, что на другой же день будет ему прислано с господского двора и жита, и проса, и ячменю, и овса. Соседи его любили и съезжались к нему раза два в год, в торжественные дни и праздники в кругу. Только молодежь поотучил он от себя. Его первый вопрос был: А тебе, братец, который годок?.. пора, пора на службу! в двадцать лет стыдно соску сосать!.. на службу, на службу, и не показывайся мне на глаза до капитанского чина; ну, в капитанском чине можно и в отпуску побывать . Таким образом, круг бригадира ограничивался живыми преданиями глубокой старины. Мужчины в пудреных париках, с сальными косами, с мешочком на конце вроде хлопушки, в шитых золотом бархатных или атласных кафтанах с пуговицами фарфоровыми, стальными, шитыми блестками, с медальонами, в плисовых сапогах... Дамы постарше - в громадных атласных калишах на проволоке, с блондами вокруг лица, с бочжами вместо фижм, в пышных полонезах, с прорезами сбоку, в которые продевались полы атласной юбки и висели, как дряпри окон из двух разноцветных шелковых материй. Дамы средних лет, за полвека, в чепцах суворовских или в прическе, обильной кудрями, сверх коей шифоне из индийского шелка соединялся с унизанным жемчугом черным бордоном, продетым сквозь прическу; в мантильях с длинными полами и капишоном; в башмаках белых, вышитых блестками и стальными бусами, с каблуками с два вершка вышины, с носками, как нос стерляди. Дамы же молодые, еще не прожившие половины столетия, красовались прической из волос, напудренных и взбитых вроде лебяжьего пуха; несколько разноцветных перьев расстилались по одной стороне головы; их одежда не отставала от моды, их платья были в три полотнища, талия под мышкой; белая шея прикрывалась прозрачным кисейным платком; дебелые руки обнажены до плеча, но в лайковых длинных перчатках; на ногах марокские башмачки красного цвета. Все они ласкали 14-летнюю Эротиду, называли малюткой, обходились как с ребенком и только что не брали ее к себе на руки.
Читать дальше
