— Ну уж, так бы и украли…
— Да, вот так бы взял — да украл! Я человек рисковый — геолог. Ну, отдыхайте, а если что — заглядывайте на огонек. Я еду до Енаула, а уж оттуда электричкой до Роздани — так что чаю успеем выпить. А то и чего покрепче найдем… Меня зовут Алексей.
— А я Надя. Надежда. Еще раз спасибо вам, — она с облегчением захлопнула дверь.
Поезд Абакан-Москва набирал ход.
* * *
И заснула Надя, и приснился ей сон.
На месте улицы Алабяна, где прошло Надино детство, протекала река. Она была бурная и взбаламученная будто весенним паводком, но то было лето — оно шелестело над водами сочной зеленью камышей.
Надя шла вдоль берега и пристально вглядывалась в быстрый поток — в нем проплывал какие-то яркие полиэтиленовые пакеты, коряги, ящики, всякий хлам… А вот прямо навстречу ей река вынесла мертвеца. Он был белый и голый, но она его нисколько не испугалась. Будто так и должно быть — будто реки непременно несут мертвецов и ничего тут страшного нет.
И она шла дальше, а рядом шел кто-то, кого она прежде не знала.
И вот за поворотом река стала шириться и Надя взлетела. Она летела над водами и радость несказанной свободы охватила её.
А тот, кого она прежде не знала, летел с нею рядом.
У очередной излучины выросли невесть откуда взявшиеся горы — но так и должно было быть — все было хорошо! И Надя летела очень высоко над водой и очень близко к прибрежной скале. Скала заслоняла очередной поворот реки вернее тот вид, который открывался за ней. Надя обогнула скалу, следуя изгибу русла, и душу её разом пронзил лучезарный ликующий свет. Свет естественной красоты, что открылась ей — приволья лугов, зелени леса, речной синевы, гладкой и чистой, — свет распахнутого навстречу мира. Мира, принявшего ее…
Радуясь, проносилась она над речной долиной. На правом берегу показался белокаменный монастырь, и Надя подумала: как хорошо было бы спуститься и пойти туда. Но что-то подсказывало ей, что этого делать не надо — её не пустят. Впереди, на левом берегу, показалась какая-то фабрика, вся поросшая зеленью. Или завод… Там были литые ворота. Там были люди. Они входили и выходили, зелень заслоняла то, что было внутри, и только видно ей было, что окна кое-где выбиты.
Нет, туда она не хотела — знала, что зло исходит отсюда. И что…
Надя внезапно проснулась. Ее разбудили шуршанье и шорох, доносящиеся с верхней багажной полки прямо над дверью купе.
— Что ты там делаешь, Ларик? Спускайся! О Боже, как же ты насорил…
Пока Надя спала Ларион залез на багажную полку, принялся лазить по чьим-то мешкам, уложенным у задней стенки, распотрошил их и оттуда стала сыпаться вниз какая-то труха.
От толчков поезда дверь купе приоткрылась — Надя не запирала её. Она лежала и думала: встать и запереть дверь или плюнуть и попытаться вернуться в свой сон… если, конечно, удастся, когда в проеме показался обрюзгшего вида мужчина с пузцом в мятом сером костюмчике. Он рассеянно глянул в приоткрытую дверь и приметил сор на полу.
— Кто это здесь мусорит? — поинтересовался он весьма благодушным тоном. Можно сказать, вполне дружелюбно.
— Между прочим, я могу и подмести, — в тон ему ответила Надя, улыбаясь спросонья.
Приподнялась и спустила вниз ноги в надежде нащупать тапочки. Надежды её оправдались, и она тотчас встала. Ларион мигом спрыгнул сверху ей на плечо и без смигу уставился на мужчину, стоящего в коридоре.
— Ого! — восхитился тот, — красавец какой! Это у вас балинезиец?
— Да, — с гордостью подтвердила Надя, поглаживая кота, — балинезийские мы!
— Ну-ну, — обрюзгший кивнул ей и двинулся дальше, предварительно изобразив подобие чечетки — поезд сильно качало.
— Ларион, что ж ты натворил, гад такой! — Надя вынула из пакета с едой газету, смела мусор в кучку, собрала и, завернув в ту же газету, запихнула на дно пакета.
— Вот! — довольно возвестила она. — И никаких следов безобразия! Не смей больше туда лазить.
Она выглянула в окно. Чистое голубое небо — ни облачка. Заснеженные, поросшие лесом холмы. А вдали — нетронутый белый простор замерзшего озера.
— Красота какая!
Она всей душой хотела восхищаться покоем, дорогой… но что-то мешало… Попробовала сосредоточиться, сообразить, что же именно, и вспомнила — тетка! Та тетка в её купе.
«В самом деле, зачем я так? — нахмурилась она. — Как-то нехорошо все это…»
Вздохнув, извлекла из пакета сверток, в котором таился кусочек копченой лососинки, два помидора, плавленый сыр с шампиньонами и чудесные пупырчатые огурчики домашнего засола — подарок костюмерши из Пермского театра, которая по неизвестной причине прониклась к Наде беззаветной любовью.
Читать дальше