Елена Ткач: Тентажиль

— Я понял так, что стадное чувство тебя все-таки душит, но ты вполне можешь рвануть вперед и не подлаживаться под серую массу, а их повести за собой, — продолжал Федор Ильич, покачивая ногой. — А хотелось бы этого?

— Чего?

— Быть лидером?

— Н-не знаю. Не думаю.

— О! Вот это уже интересно! Быть лидером — расхожий стереотип успеха. Все хотят, значит и я! А ты — нет, и это хорошо. Старик, а чего ты хочешь?

— Вы как-то… — парень замялся.

— Что, с ходу беру быка за рога? Так иначе и не разобраться! Просто надо иногда разговаривать с собой предельно откровенно. Вопросы задавать.

— Себе?

— А кому же? В этом-то все и дело, что мы чаще спрашиваем о чем-то других, не себя. А ведь сами знаем ответ. Правильный ответ — он внутри, только не всегда вылезает наружу. Надо просто поверить в то, что ты сам знаешь его… Ну так как?

— Что как?

— Чего бы тебе хотелось всерьез, по жизни? В твоем возрасте на такой же вопрос я ответил: всего!

— Вообще-то… честно говоря, не знаю. Ну или… да нет, не важно.

— Ну-ка, цепляй эту мысль за хвост! О чем ты сейчас подумал?

— Да ладно… — парень отвернулся к стене и щеки его заалели.

— Ты говори-говори, не стесняйся. Мне — можно.

— Ну… — Егор поднял голову, взглянул на своего собеседника и подумал что, похоже, ему в самом деле можно доверять. — Я не хочу жить, как все.

— Это как?

— Ну, чтоб все было, как у всех: деньги там, всякие должности, иномарки и прочее. Женщины…

— Вот это здорово: в первый раз вижу парня, который не хочет денег и женщин!

— Да нет, не то чтоб совсем… — тут Егор вконец стушевался и сконфузился.

— Ага, немножко денег все-таки не помешает? И ка-а-пельку женщин! - расхохотался Федор Ильич, откидываясь на спинку стула и показывая ряд ровных белых зубов. — Прости, я смеюсь вовсе не над тобой, скорей над собой. — Он посерьезнел и упершись руками в колени, нагнулся к Егору. — Ты хочешь, чтобы все было настоящее? Без фальши? Чтоб не рвать жилы всю жизнь только ради того, чтоб доказать, что ты не хуже других?

— Я хочу… чтоб было классно! Ну, интересно.

— То есть, сам процесс важнее, чем результат?

— Не знаю. Наверное…

— Да, брат, мы с тобой два сапога пара. Я вот тоже хотел, чтоб жизнь была интересная. И было такое, да! Да, что там, мне казалось, что я сердце города, что во мне — его пульс, его ритм. Мои успехи были его успехами, а мои провалы он ощущал, как свои.

— Как это? — удивился Егор.

— Понимаешь, я режиссер. У меня был театр. Очень хороший театр! О нем знала вся страна и даже многие за её пределами. Знаменитый был театр, скажу я тебе! И я был знаменит. Здорово знаменит! Мой театр мог поспорить с любым столичным — московским, питерским… Блестящая пресса, рецензии в центральных газетах, обзоры в журналах, беседы со мной… Я купался в славе, обо мне снимали телепередачи, и многие известные режиссеры кусали локти, понимая, как им далеко до меня… До моего таланта, удачливости, смелости…

— А потом? — затаив дыхание, спросил Егор.

— Потом я решил, что мне этого мало — пора перебраться в столицу. Болезнь провинциала: в Москву, в Москву… Я бросил театр. Бросил все. Уехал. Меня приглашали на постановку многие, очень многие… я выбрал МХАТ.

— И что?

— А ничего. — Федор Ильич соскочил с подоконника, захлопнул окно и, пошарив в кармане куртки, висевшей у входа на гвоздике, достал смятую пачку «Беломора». — Вот, опять курю, а ведь бросил. Пять лет назад.

— Федор Ильич, а вы… вы правда сами все это бросили: ну, театр, город, все! И вот так рванули на пустое место?

— Понимаешь, все сложно. — Он закурил и стал мерить комнату быстрым упругим шагом. — Можно сказать, что… да, пожалуй, так будет правильно! что я как бы перегорел. Сжег пробки. Что-то внутри щелкнуло и… не в ту сторону меня потянуло. Показалось, что могу больше. Хотел доказать себе, что одолею и это — барьер столичности, эту кривенькую ухмылку столицы: фи, провинция! Думал, перерос свой театр, свой город. Мол, подавай покруче! Дурак!

— Почему? Ведь это нормально, когда хочется большего.

— Да, но что такое большее в творчестве? Больше спектаклей, картин, книг, ролей? Или все же их качество? Да и качество — слово неподходящее. Их живое тепло, понимаешь? А оно появляется, когда кровь свою в них перельешь, когда этим переболеешь… Вот скажи мне, друг милый, что это: если у тебя все внутри замирает, когда ты смотришь спектакль? Когда ты, пускай на пару часов, выламываешься из своей жизни и сталкиваешься с чем-то таким, чего в ней нет, а? Это что, качество — такой вот спектакль? Мастерство режиссера? Нет, старик, это тайна! И как оно получается, никто не знает.