Лидия Авилова - Обман

Она засмеялась, но сейчас же сделала грустное лицо и облокотилась плечом о притолоку двери.

— Его теперь никогда нет! — печально заметила она. — Где он бывает, что он делает — никто не знает.

— А вот привлечём его к ответственности, — сказал доктор. — Сегодня долго не погуляет: метель.

— Вы ему писали?

— Ему. Я вызываю его здесь в одно тёплое местечко. Если долго засидимся, — не беспокойтесь. Так и Анне Николаевне передайте.

Они стояли и смотрели друг на друга.

— А почему бы вам не подождать его у нас? — нерешительно спросила Вера.

— Нет, уж я надоел Анне Николаевне за это время. Да и недолюбливает меня старушка.

— Нет! Ах, нет! — горячо возразила Вера и густо покраснела. — Раньше… это правда. А теперь…

— Ну, давайте опять ручку! — попросил доктор.

Вера, ещё вся пунцовая, указала ему глазами на горничную, которая стояла у входных дверей.

— Я ведь ухожу! — заметил Рачаев.

Оба почему-то тихо, но весело засмеялись. Рачаев взял со стола свою шапку, встряхнул её так, что от неё полетели брызги, и, оглянувшись на Веру, опять засмеялся.

— Мокрый, как черт! — заявил он, но не уходил.

— Ну, идите уж, идите! — сказала Вера.

Он посмотрелся в зеркало, пригладил волосы и, заметив в зеркале отражение молодой девушки, радостно закивал ей головой. Опять оба засмеялись, а доктор надел шапку и пошёл к двери.

— Прощайте, Дашенька! Спокойной ночи! — сказал он, проходя мимо горничной.

Вера взяла его записку, прочла её несколько раз и, тоже поглядевшись в зеркало, почему-то глубоко вздохнула и отнесла бумажку в кабинет брата.

Проходя по тёмной гостиной, она вдруг, точно вспомнив о чем-то, подбежала к окну и, припав лицом к раме, стала глядеть на улицу. В воздухе кружились крупные, мокрые хлопья снегу и, казалось, таяли раньше, чем касались земли. Мигающие фонари отражали свой мутный свет в лужах среди мостовой, ещё покрытой тёмной снеговой коркой. Через улицу, пересекая её по направлению к противоположному тротуару, проехал извозчик, усердно нахлёстывая лошадь кнутом. В санях сидел седок, похожий сверху на большой чёрный куль. Вера проводила его глазами, пока могла, ещё раз глубоко вздохнула, а потом подошла к роялю, медленно открыла крышку, и в квартире раздались тихие, робкие, жалобные звуки. Но жалоба росла, крепла… Вера медленно раскачивалась туловищем, а с поднятого лица её, в тёмную стену, глядели отуманенные мечтой, ничего не видящие глаза.

В комнате Анны Николаевны горела лампадка, и там, перед таинственно мерцающими образами киота, неподвижно стояла на коленях тёмная фигура старушки. Губы её шептали, а сложенные пальцы крепко прижимались ко лбу. Вдруг из груди её вырвался тихий стон:

— Господи! — сказала она и смиренно опустила свою седую голову до самого пола.

Семён Александрович вернулся поздно. Он сейчас же заметил на своём столе записку, прочёл её и поглядел на часы. Почти целый день он бесцельно пробродил по улицам, промок, устал, но, несмотря на то, что ему хотелось лечь и заснуть, он был настолько уверен, что уснуть ему не удастся, он так отчётливо представлял себе вперёд томление и ужас предстоящей ночи, что, не задумываясь ни на минуту, прошёл обратно в переднюю, надел свою вымокшую шубу и поспешно побежал вниз по лестнице.

Рачаев ждал Агринцева в ресторане. Когда Семена Александровича провели в отдельный кабинет, он увидал накрытый стол, остывший ужин и несколько бутылок, из которых две были уже почти пусты. Доктор стоял среди комнаты, лицом к двери и встретил приятеля безмолвным недружелюбным взглядом.

— Ты давно так стоишь? — спросил Агринцев и невольно улыбнулся.

— Предупреждаю! — ответил тот и указал рукой по направлению к столу. — Вино с синей этикеткой значительно высшего достоинства, чем то, которое с белой.

— Благодарю тебя! — серьёзно отозвался Агринцев.

Он сел на диван около стола, тоскливо оглянулся и опустил голову.

— Ты писал, что тебе надо переговорить о деле? — вдруг вспомнил он. — О каком деле? Что такое?

Доктор подошёл к столу, налил стакан вина и поставил его перед Семёном.

— Дело придёт само собой, — неспешно заговорил он, — а пока… не бойся пить. Возбуждение от вина совсем иного рода, чем то, которое ты испытываешь теперь. Оно не ухудшит, а напротив, облегчит… Как врач — я советую.

Но Агринцев не испытывал никакого возбуждения. Он сильно устал, и ему хотелось сидеть молча и только чувствовать присутствие Рачаева, присутствие, которое и теперь, как всегда, успокаивало его.