Лидия Авилова: На хуторе

Солнце опустилось за высокие тополи, и в то время, как горячие лучи его еще обдавали поверхность пруда и ту часть дома, которая была обращена к нему, на противоположной стороне, по широкому двору, ложились длинные тени, протягивались и захватывали все больше и больше пространства. Тень ползла по траве, приближаясь к конюшне, и взбиралась вверх по белому столбу гигантских шагов. На широком балконе, под ветвями двух густых цветущих лип, которые стояли по сторонам, как два чудовищных букета, был накрыт чайный стол, кипел самовар, и казалось, что и ему было прохладно после длинного дня удушливой, палящей жары.

— Дети-и! — кричал в саду женский голос, — к чаю-ю!

Калитка садовой изгороди слабо стукнула, и на ступени балкона поднялась женщина лет за 50, в широкой ситцевой блузе, с головой, покрытой белым батистовым платком. Платочек она сейчас же сняла и стала махать им себе в лицо. Из боковой двери балкона, шлепая босыми ногами по некрашеным доскам, вышла девочка-подросток и принесла большой кувшин холодного молока.

— Аль еще купаются? — весело спросила она. — Самовар бы не заглох.

— Нет, теперь скоро, — сказала барыня. — Ничего не слыхать про Семена-то?

— Ничего, — сказала девочка, — лежит.

— Не приходил в себя?

— А кто его знает! Молчит.

Девочка засмеялась.

— А когда он говорил-то? От роду немой.

— Петр при нем? — спросила барыня. — Он ему как? Сродни, что ли?

— Какой сродни! Земляк, из одной деревни. Сидит. Ему туда и обедать носили.

— Не говорил он: не нужно ли чего-нибудь? Семен глухонемой, а Петр его понимает. Он мычит как-то.

Девочка совсем весело рассмеялась.

— Не мычит уж теперь! — сказала она и ушла.

Барыня села на приступку балкона, закурила папиросу и стала глядеть перед собой. Отсюда она могла наблюдать, как к гумну, налево, медленно подползала вереница нагруженных хлебом телег. Золотистая солома блестела на солнце, а волы медленно, словно осторожно, ступали своими тяжелыми ногами, и головы их низко и покорно наклонялись над ярмом.

«Последний оборот, — думала хозяйка, — сейчас станут кончать».

Около риги показалась пестрая группа рабочих; группа стала расти и, наконец, медленно двинулась к усадьбе. Послышались голоса, смех, отрывки песен: рабочие закончили тяжелый денной труд и теперь шли через двор к землянке, где им готовили ужин.

«А Семен лежит! — подумала хозяйка и ее лицо приняло озабоченное выражение. — Возил вчера с поля хлеб, был здоров, а потом его принесли на руках и положили в сарае. Говорят, без шапки шел».

Она опять помахала в лицо платочком и пересела к чайному столу.

— Эх, жизнь, жизнь! — громко вздохнула она и тут же подумала о том, что у глухонемого Семена есть отец и что тот не иначе завтра должен прийти сюда же на работу.

— Пустяки! понравится! — успокаивая себя, решила она и стала заваривать чай.

Калитка сада стукнула, и во двор с громким криком выбежали четверо детей и бросились к гигантским шагам.

— Не бери мою веревку! не бери мою веревку! — кричала на бегу меньшая девочка, с трудом поспевая за старшими. Все разом схватили по лямке и с криком и хохотом побежали кругом столба. На балконе тоже стало шумно.

— Мамочка, милая, чаю, чаю скорей! — говорила молодая, полная женщина, присаживаясь к столу и подвигая к себе корзину с печеньем.

— Зачем мне сахару? Вынь из стакана сахар, — просил молодой человек в студенческом кителе, протягивая руку через стол и выбрасывая сахар на скатерть.

— Мама, запрети Алеше переплывать пруд и сидеть в воде по целому часу. Он рискует жизнью и здоровьем, — ворчливо говорил плотный мужчина лет 35-ти.

— Осторожнее! осторожнее! — крикнул он, обращаясь к детям.

— Отчего ты не позовешь их пить чай? — спросил он жену.

Молодая женщина стала звать детей, но те летали кругом столба и едва отвечали на зов.

— Ну, бог с ними, пусть! — сказала бабушка, любуясь их весельем и не спуская с них тревожных глаз.

— 24 градуса в воде! — объявил студент и тряхнул мокрыми волосами.

— А ты озяб, потому что купаешься слишком долго. Это уже не польза, а вред, — наставительно заметил ему зять и пожал плечами. — Запрети ему, мама…

К балкону подошел мужик и остановился с шапкой в руках.

— Ты, Петр? Что тебе? — спросила барыня.

— Насчет Семена я… — откашливаясь в руку, начал мужик.

— Ну, как он? что надо?

— За священником бы послать.

На балконе вдруг стало тихо; все обернулись к Петру и молча глядели на него. Петр отвернул голову и глядел в землю.