Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 2 - Рассказы

Такая игра природы была бы, конечно, чудом: отморозить нос в Москве в начале июня не сумел бы самый хилый барабанщик наполеоновской армии. А между тем у Анны Павловны носик белый. Уж не проказа ли это?

Нет, не мороз и не проказа, а просто пудра Брокар, приобретенная в солодовниковском пассаже. Кстати, чтоб не забыть: у Анны Павловны есть очень уютный резной шкапчик; в нем хранятся бенедиктин, шартрез, зеленый и желтый, а также Tres Vieux Cognac Дюбуше. Когда Анна Павловна начинает чувствовать себя несчастным поруганным одуванчиком – это бывает обыкновенно после обеда, – она приоткрывает шкапчик и пробует вкус вина.

Анна Павловна уже хотела скользнуть к себе, но непонятная сила принудила ее пройти несколько лишних шагов. Она у дверей Ария Петровича. По привычке Анна Павловна приложила к замку сначала ушко, потом ресницу, подумала, покачала головой. И вдруг прыгнула, как раненая газель.

Из-под дверей ползла струйка крови.

Недаром сказано, что горе перерождает. Откуда взялись вдруг у Анны Павловны мужество и спокойствие? Она не упала, не закричала, не стала плакать. Нет, Анна Павловна точно окаменела.

Арий Петрович покончил с собой, это ясно. Да разве мог он с его умом, с его сердцем жить среди этих дрянных людишек – он, идеалист, рыцарь, поэт?

Изо всех сил она ударила в дверь кулачком. Дверь медленно отворилась.

За столом, лицом к окнам, спиной к порогу, Арий Петрович в старом халате, недвижный, сгорбленный, точно узник Святой Елены. Перед ним на тарелке остатки торта, флакон на полу; недопитый ликер разлился и тонкой струйкой ползет к дверям. На листе китайской бумаги четко написано с росчерком: «Арий Петрович Бездыханский, великий писатель земли русской. Проба пера. Принц Арий – Наполеон Бонапарт. Napoleon IV. Empereur Francais».

Маргарита Титовна и Нуся сидели за утренним самоваром. Внезапно в столовую вошел Арий Петрович об руку с Анной Павловной.

– Тетя Марго, позвольте вам представить мою невесту.

Все поет и ликует в этот счастливый день. Колокола без умолку трезвонят, воркуют, целуясь, голуби, извозчики носятся как угорелые, ласточки щебечут, военная музыка гремит на бульварах.

– Значит, Арик, ты останешься в гимназии?

– Конечно, тетя Марго. Ведь Коридолин уезжает, и заменить его некому. Вот она, нынешняя молодежь.

– Большой нахал, – заметила Анна Павловна.

– Нахал и скотина. Вы знаете, какую он подарил мне бритву? Золингенской стали. На английскую у него не хватило средств. А женится на богатой.

– Арий Петрович, где ваш роман?

– Уничтожен. Я напишу другой, еще лучше, и посвящу его моей любимой верной жене.

– Как же он будет озаглавлен?

– «Анна Мюрат».

Анна Павловна не в силах была сдержаться. Блаженно припала она к плечу жениха, томно вздохнула, и уста их, как выражаются романисты, слились в долгий упоительный поцелуй.

Я забыл сказать, что Женя Арбузова в гимназии носила прозвище «Императрица Евгения» за сходство с супругой Наполеона Третьего.

Гиппиус так откликнулась на творчество Садовского: «Среди последних книг, толстых и тонких, безграмотных и грамотных… – «Узор чугунный» – точно кусок драгоценной материи в куче грязных ситцевых тряпок. Он дает тихое отдохновение и невинную, праведную отраду».

«Узор чугунный» – сборник рассказов, включающий в себя и «Черты из жизни моей», одно из лучших, на наш взгляд, творений Садовского.

А касательно «толстых и тонких, безграмотных и грамотных» сознаемся, что для настоящих заметок готовы удовольствоваться некой средней комплекцией и даже пустить в ход известную безграмотность, ну, сбивчивость, что ли, неосновательность. Тому виной не Гиппиус и уж никак не прекрасные рассказы Бориса Александровича, а мучительное и безысходное недоумение, внушенное нам состоянием нашей нынешней литературы. Эта последняя не дает отдохновения и отрады.

У Блока в дневнике: «С 4-х часов обедает, до 10-го – Борис Александрович Садовской, значительный, четкий, странный и несчастный».

Ходасевич сообщает, что Садовского-прозаика «часто смешивали с так называемыми «стилизаторами». Это не верно.

Лишь незначительная часть его рассказов («Из бумаг князя Г.», «Три встречи с Пушкиным» и др.) могут быть названы стилизациями, т. е. представляют собою как бы документы, писанные не в нашу эпоху Все прочее писано от лица нашего современника, и только сюжеты чаще всего взяты Садовским из 18-го и первой половины 19-го столетий. Это была его излюбленная пора, изученная любовно и тщательно, описанная все с тою же присущей Садовскому сдержанностью, – но всегда – выразительно, четко, прозрачнейшим русским языком».