Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 2 - Рассказы

«На осеннем солнце в саду, на фоне зелени и голубого неба рос одуванчик. Он был так красив своей последней предсмертной красотой. Он так любил и небо, и зелень и так жаждал солнца».

Анна Павловна судорожно взялась за горло. Галочка второпях подала ей стакан Ария Петровича. Анна Павловна горько улыбнулась.

– О, не бойтесь, Арий Петрович. Все ваши мысли и без того известны.

– Однако, – заметил Коридолин.

– Но вот прошел холодный любопытный человек. Ему понравился цветок, но он сорвал его так грубо, так небрежно, что все лепестки в тот же миг осыпались. А человек равнодушно прошел дальше.

Анна Павловна упала на стул, закрыв лицо. Плечи ее дрожали.

Негодующие взоры девиц метали стрелы в Ария Петровича. Горе обидчику! Женщины всегда стоят друг за друга; их месть беспощадна: это заметил наблюдательный Осип Дымов в одной из своих новелл. Арий Петрович растерянно посмотрел на Женю. Глаза ее смеялись.

– Ловко написано, – похвалил Коридолин.

Анна Павловна успокоилась, погляделась в зеркальце, вытерла личико обрывком papier-poudre и кротко сказала:

– Арий Петрович, хотите безей?

Надо заметить, что Анна Павловна мастерски умела делать пирожное, называемое baiser, и в этот раз особенно отличилась.

Но Арий Петрович сухо ответил:

– Странная вещь. Вы видите, я читаю. И почему безей, когда весь свет говорит безе?

– Так говорил мой дядя, поэт Стефан Маллармэ.

– Как, Стефан Маллармэ вам дядя? – воскликнул Коридолин. – Да неужели? Вы шутите!

– Родной дядя. Что же в этом такого? Я знала принца Наполеона-Мюрата. Ах, простите, Арий Петрович, я вас перебиваю.

С Арием Петровичем делалось что-то странное. Лицо его то увеличивалось, то уменьшалось и даже теряло минутами сходство с Наполеоном.

– Евгения Богарнэ. Исторический роман эпохи Наполеона I. В трех частях, с прологом и эпилогом. Посвящается Евгении Михайловне Арбузовой. Пролог. Глава первая. Таинственный жирофаг. На засыпавшую Францию…

Арий Петрович поднял голову, будто ища вдохновения. Внезапно лоб его покраснел, щеки раздулись, веки сузились; весь сморщившись, он вскочил, замахал руками и вдруг оглушительно, как пушечный залп, чихнул.

Но это было не простое чиханье. Так чихнуть могла только живая голова в «Руслане и Людмиле». Помните? «Поднялся вихорь, степь дрогнула, с усов слетела стая сов, и конь ретивый заржал, запрыгал, отлетел».

За первым залпом грянул второй, за ним третий. Барышни закрывались руками и салфетками. Арий Петрович бешено шарил в карманах: увы, он забыл платок. Забрызганный, взъерошенный, красный, он скомкал мокрую рукопись, уронил ее, бросился поднимать, поскользнулся и очутился под столом.

Бывают минуты, когда сознается ясно, что время – фикция, а пространства не существует. Тогда все кажется легким, как фельетон Дорошевича. Арий Петрович под столом пережил это чувство. Прежде всего он утерся и высморкался в салфетку. Потом внимательно посмотрел вокруг. Зрелище было действительно редкое. Восемнадцать пар дамских туфель и башмачков, черных, белых, коричневых, красных, желтых, осененных цветными юбками, и между ними пара грубых мужских ботинок. Вот крошечные шевровые баретки Анны Павловны на прозрачных чулочках creme, вот стоптанный каблук непоседы Галочки, вот Нусины атласные туфли на снежно-белых чулках. У Люли ступни без подъема, точно утиные лапки. Арий Петрович разглядывал пристально ноги Коридолина. Ничего особенного не было в желтых американских ботинках с толстой подошвой и шишками на носках, но Арий Петрович ясно видел, как в одну из этих ботинок грациозно упиралась французским каблуком стройная ножка в лакированной модной туфельке. О, если бы эту ножку видел Пушкин! На узенькой тонкой подошве Арий Петрович разглядел этикетку: 35.

Все ножки под столом стояли неподвижно, точно окаменели от страха, увидав Ария Петровича. Наверху тоже, как говорится, царствовало безмолвие. Вдруг одна пара прелестных ножек в чулочках creme дрогнула и нервно затрепетала; ей отвечал пронзительный женский крик. Тотчас все туфельки и башмачки вскочили, задвигались, побежали. И только французский каблучок, ничуть не смущаясь, по-прежнему любовно ластился к американской ботинке.

Анна Павловна лежала без чувств.

Темнеет. В переулке субботняя тишина. Арий Петрович лежит у себя на диване.

В комнате его солидность и строгий порядок. Стены пестреют наполеоновскими портретами всех видов и возрастов, когда же Арию Петровичу случится сесть перед зеркалом, из овального стекла глядит еще один точно оживший портрет. На столе именинные подарки и торт от Жени. «Неужели ее туфелькам цена тридцать пять рублей? Наверное, франков. Ну, конечно же. Женя заказывает обувь в Париже, может быть, покупает готовую где-нибудь в Лувре или Пале-Рояле. Эх, хорошо бы махнуть за границу с такой женой! Положим, еще не все потеряно: гвардия не сдается».