И стало в Савке что-то крутить с той поры. Присмирел будто. Так что братва и решила:
– Сошел Клява. Барахлил только… А бухтел, что его матка шмарой на Лиговке, а батьку китайцы на мыло сварили. Вот барахло.
Треск был в «ящичной» такой, что в ушах зудилось. Круглая пила с гудящим шипением резала доски, словно они не деревянные были, а из податливого сливочного масла. Только брызги душистых опилок выдавали дерево. Но больше всего стуку и треску было в углу мастерской, где сколачивались ящики.
Кипы фанеры, пахнущие кисловатым столярным клеем, не успевали еще отлежаться и просохнуть, как уже складывались в огромные короба и накрепко сколачивались.
Братва в парусиновой прозодежде прямо кипела. Каждому скорее хотелось выработать норму. Вескоголовые стальные молотки прямо горели в руках и меткими клевками аппетитно загоняли упругие гвозди в дерево. Ящики грохали и гудели как барабаны.
Хлеще же всех работал Савка. Его ящики вертелись, словно сами; горки гвоздей перед ним таяли через каждую минуту. Ну и работа же была чистая. Не успевал еще гвоздь почувствовать своим кончиком доску, как с одного удара молотка до самой шляпки пропадал в дереве. Чистая была работа.
И Савка скакал стуканцем по ящику, словно его лихорадка била. И никакого внимания к Васке, которая пришла из коллектива газеты раздавать.
– Налетчиков, налетчиков ведут! – заверещал шкет Филька и выскочил от работы на улицу.
Вся «ящичная» за ним высыпала. Кругом народ.
И верно: ведут милюки двух делашей, а третий, говорят, совсем мальчишка, затырился в четвертом этаже и не выходит, «бобиком» грозится.
Людей насыпало – и не обобрать. И хоть открыто все стояли, а будто жались друг к другу: «гляди еще застрелит».
Вдруг Савка бухтит всякому:
– Даешь, кто хочет, пачку дыму, – достану жигана, а так не буду.
Известно, покосились только. А Петька Волгарь и подкусывать Савку стал.
Только подкатывается к Савке како-то фрайер и стучит, доставая осману горсть:
– Держи. А достанешь – добавлю.
Клява дым в зубы, стуканец из-за пояса переслал в шкировой карман и скок на водосточную трубу. Да по ней и пошел наматывать в четвертый этаж.
Дивятся, охают. А на третьем этаже, глядят – ух, труба!
– Ох! – зажмурился народ.
Ан нет, видят, схватился Клява рукой за ухват, который трубу поддерживал, и дальше. Да и все равно, назад-то уж нельзя было.
Добрался. Труба в аккурат рядом с окном была, а окно открыто. Ну и скок в квартиру. Там и пропал.
Вот минута – нет, две – нет. Кто-то уже пожарных хотел вызвать. Глядят, смотрит Савка из окна и горловит, что значит готово.
Оказывается и верно: подкрался он к жигану, который в другой комнате затырился, да как кокнет его стуканцем по кумполу, – тот и с катушек долой.
Ну вернулся к братве как ничего не было, только сплевывается стрелкой, да стуканец свой обтирает будто от крови. А братва за ним, тоже без внимания к народу. – Наши-де и не такие вещи могут. И тоже сплевывают, да османа клянчат у него. – Свои-де все.
Только подошла тут к Савке Васка и показывает ему лимаш.
– Дам весь – поцелуй кобыле копыто.
Заозирались парнишки, сгорбили этак щетинисто свои плечи, потому ясно было, хошь и баба она, а возьмет ее Клява в резку, тут и думать нечего. Отполощет шкицу, чтоб не барахлила вкрутую.
Но не то вышло.
Правда, счиркнул Савка стрелку сквозь зубы, потом даже папироску перебросил языком с правого угла рта в левый и… похрял в «ящичную».
– Пачкаться со шкицей не хочет, – решила братва.
И также счиркивая стрелки, да перебрасывая во рту папироски, покатилась за ним. На Васку они даже не посмотрели.
Только Митька Пирожок, задумчивый парнишка, хоть и дрался в кровь, сказал про Савку себе с совестью:
– Застыдился.
После шабаша братва гамазом валила из «ящичной» и прямо в сад. Это потому, что жиган Петька хвастался наворотить Кляве ежели один-на-один. Ну и решили перехлеснуться «пока кровь», – кто кого.
Петька все время ежил плечи, да клеш подтягивал и кепку приминал. А Савку и не разберешь. Хоть и счиркивал он стрелки, но будто от привычки только, а не для страху. Так и думалось, что «спутал»
Савка. Ведь не знали парнишки, что замутилось что-то в нем после Васкиных обид.
Вдруг:
– Лови, лови! Держи! – загорловил шкет Филька и повинтил к дереву.
– Птенец! лови! – Сорвались и остальные за выпавшим из гнезда галчонком.
Тут воронье как увидело, что за галчонком бегут, повисло всей оравой над братвой и закаркало, как ошалевшее. Даже клеваться лезли другие. А парнишки еще пуще в задор от того. И пошла травля.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу