Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 2 - Рассказы

Навстречу сама хозяйка.

– Что-й-то, Господи, никак Кронид Семенович? Так и есть! Ну, что же, здрасьте! Вот уж, скажу, неожиданность – оробела даже, как дура. Может, присядете? Только, конечно, уж не в гости, а так. Вон как у вас в грудях свистит!

– Спасибо, Евдокия Власьевна, присяду, отдохну немножко. Вот, знаете, свист какой в сердце залез: пока сижу – ничего, а то так очень громко, даже неприлично. А ничего не поделаешь – года!

Сел, пальтецо расстегнул и в платочек высморкался.

– А я думаю, дай-ко зайду, спроведаю, как вот Евдокия Власьевна поживает и что мой сыночек поделывает? Вот гостинец ему принес.

Положил леденцы на стол и ответа ждет.

Не сразу ответ получился:

– Вон вы куда метите, Кронид Семенович? Насчет сынка надумали чего-то? Только, слава Богу, поздно.

– То есть как это поздно?

– А так.

– А как так?

– А так. Помер сыночек, и все тут.

– Как так?

– Да что вы все: как да как? Помер, говорю, и на кладбище лежит. Помощи вашей не дождался, вот и пошел на вас жаловаться.

Но, словно не слыша, повторил тихо Кронид Семенович:

– Как так помер?

– Уж не знаю, оглох ты или что, только скажу тебе, был плох, а стал, кажись, еще лучше! И с чего это жалость на себя напустил? Сыночек, сыночек! А на что он тебе, сыночек-то, сдался? Когда голодали, вспоминал? На письма отвечал? Нет? Ну, так и не отец ты, а как был трепло, так и есть! И, пожалуйста, уходи ты, Кронид Семенович. Очень скучно мне смотреть на тебя, ненужный ты человек!

Хотел ответить, но встал и зашаркал к выходу.

– Возьми с собой сладости-то свои, «раковые шейки», куда мне их?

Возвратился послушно, «раковые шейки» в карман положил и, не мигая, сказал с расстановкой:

– Халда ты, халда, пивная хазина!..

Больше ничего не придумалось – повернулся и прочь пошел. А если бы оглянулся, удивился бы на Евдокию Власьевну – она плакала.

Когда вернулся домой, на примус обрушился. Уж тот и горит и шипит вовсю, а его-то качают, а его-то качают, чуть что не задохся. Еще немного, и до взрыва дело довел бы. Кипятку накипятил, долго ключом бил – только зря: чайком Кронид Семенович почти не баловался – какой-нибудь там стаканчик, только чтобы «раковые шейки» не завалялись, а сам все пых-пых – пыхтит папироской, одной, да другой, да третьей, а потом, не молясь, в постель.

Действительно, дыму много, а что толку?

Перед тем как лечь, книгу свою по привычке раскинул, но даже до чистого листа не доискался, бросил – так и осталась раскрытой, коли заглянуть, прочитать можно:

«Бульон с ромом для слабых детей и взрослых, которые принуждены вести деятельную жизнь и быть в постоянном движении».

А дальше самый рецепт и приписка:

«Сытый голодного не разумеет».

Странная вещь, как в постель ляжешь, так кровать старая сперва легонько начинает раскачиваться взад и вперед, взад и вперед, а потом все быстрее и быстрее, и тогда со всей комнаты дым на постель лезет и глаза застилает. А из дыма лик смотрит: нос на месте, а остальное наоборот: глаза внизу, под ними борода дымом, а рот наверху и лоб как подбородок.

Изо рта дым со свистом пускает, а сам крутится, глазами под дым подглядывает.

– Видишь четвертое?

– Отстань ты, отстань, не хочу!

– Нет, смотри, смотри! – и тащит.

Упереться бы в дым руками – расступается.

– Отстань, пусти!

Вот заклубилась вся голова вместе с дымом и подтягивает под себя Кронида Семеновича:

– Не бойся, сейчас поймешь, только бы ветру не было.

Но подул откуда-то и сдул и дым, и сон весь.

В комнате темнота, хотел встать, да в стену уперся и удивился, зачем это головой не в обычную сторону лег. Полежал, спички нашарил, чиркнул – все как прежде, и стены на месте.

– Закрутило, значит… Ох, умру скоро! Странная вещь сон, всегда серый, никогда за всю жизнь цветным не был. Вот где тоже не без четвертого.

Задумался, и вдруг вокруг все поросята, поросята, с человечьими личиками, и пить по-ребячьи просят.

Жалко, а помочь нельзя: дым кружит, идет он весь петлями, и петля в петлю лезет.

– Смотри, видишь, видишь четвертое?

Взглянуть страшно.

– Видишь, видишь четвертое?

– Пусти, не хочу! Дай мне на поросяточек любоваться.

Протянул руки, но нет поросят, только дым. И так всю ночь.

А наутро – письмо, случай редчайший, и притом на кухне сказывали, что принес не почтальон, а мужчина. Очень вот так тревожно письмо получить, наверно неприятность от людей. Все же распечатал.

«Очень извиняюсь перед Вами, Кронид Семенович, и беспокоюсь, дошли ли благополучно? Как вы были вчера расстроившись, то могли и раздавить вас. Простите меня за неправду, будто сынок ваш помер – сказала по глупости. Думала я, что худое замышляете, потому что вам это безразлично. Если бы не стали ругаться, было бы мне на сердце недоверие. А тут увидела действительно, как отец расстроившись. Я сильно после убивалась. Сынок же ваш жив и очень здоров и даже в пионерах. Напишите, пожалуйста, могу ли я с ним прийти?