Михаил Кузмин - Несобранная проза

– Простите, что я вас заставила немного ждать. Мы бегали на лыжах в Гренландии.

Заметив его удивленный взгляд, она добавила вполголоса тоном упрека:

– Мы так зовем острова, понимаете? – Еще бы ему не понять, когда на разграфленном плане Петрограда именно Крестовский остров и соответствовал полунощной стране! Если бы кто построений послушал их разговор, он подумал бы, что они играют какую-нибудь пьесу, ведут игру, оба сошли с ума – что хотите, только никак не предположил бы, что это – хозяйка занимает гостя, пришедшего впервые в дом.

Елизавета Васильевна, или Лиза Монт, была высокой блондинкой со свежим, несколько широким лицом, немаленькими руками и спортивной походкой. Выражение приветливости и ласки было тем привлекательные, что не сопровождалось неизбежной, казалось бы, улыбкой. Илья Васильевич вспомнил все это, т. е., милую наружность новой знакомой и вообще, какая прекрасная барышня Елизавета Васильевна Монт, гораздо позднее. Да, пожалуй бы, и совсем не вспомнил, если бы его на натолкнул на это посторонний, по-видимому, случай.

После первого своего посещения Шубкин не раз ездил в Норвегию, упрямо находя даже климатические особенности на Васильевском острове, между тем, как там, как и во всем городе (в Испании, Африке и Китае) одинаково скупо таял почернелый мартовский снег. Илья Васильевич не отдавал себе отчета, почему его так влекло к Монт. Да и без особенных причин вполне понятно, что одинокому холостяку приятно бывать в семейном дружеском доме, где уважают и даже поощряют его чудачества, столь свойственные всякому уединенному человеку. Но однажды… Однажды, в сумерки, он зашел в квартиру своих друзей, не предупреждая Елизаветы Васильевны о своем визите. В передней его никто из хозяев не встретил, а прислуга, сняв с него пальто, попросила, как знакомого, пройти в гостиную. Из соседней комнаты доносились звуки скрипки. Шубкину помнилось, что у Монт никто не занимался этим инструментом, но, глянув в дверь, он увидел, что Лиза стоит уже у полутемного окна и повторяет всё один то тот же трудный и капризный пассаж на струне sol. Она не обернулась, когда он вошел, но, очевидно, заметила это, потому что ответила на его вопрос без удивления, совсем просто. Он сказал:

– Разве вы играете на скрипке, Елизавета Васильевна?

– Как видите, – ответила она и, доиграв пьесу, продолжала уже мягче и любезнее:

– Здравствуйте… Да, я давно училась на скрипке, потом бросила. Все равно настоящей виртуозкой не буду… Я имею некоторое артистическое тщеславие и самолюбие.

Она положила скрипку на стул и снова начала, чуть медленнее, как часто говорят в сумерках:

– Вы меня извините, Илья Васильевич, может быть, я покажусь вам недостаточно любезной, что ли. Я просто устала. Если вы хотите быть моим другом, вам нужно привыкнуть к мысли, что настроения у меня меняются очень часто.

Тогда впервые мелькнула у Шубкина мысль, что барышня Монт – очень милая барышня. Но раздался звонок и прервал соображения Ильи Васильевича. Елизавета Васильевна, не меняя позы, спокойно проговорила:

– Это мой жених.

– Какой жених? Разве у вас есть жених?

– Оказывается.

– Я никогда не слышал о нем.

– Вот вы не знали и того, что я играю на скрипке, а, между тем, это так. Да и потом, почему вы не верите, что у меня может быть жених?

– Потому, что вы не радуетесь его приходу. – Хозяйка рассмеялась и, не спеша, поднялась со стула.

– Подождите немного, и вы увидите, как я ему рада.

– Он приезжий?

– Да.

– Из Гренландии?

– Нет, почему из Гренландии? – барышня задумалась, потом, словно вспомнив что-то, рассмеялась опять и сказала: – Нет, нет, совсем не оттуда! Курт – это ты?

– Я, – отвечал мужской голос из комнаты, где слышались быстрые шаги. Елизавета Васильевна бросилась навстречу плотному молодому человеку, краснощекому, с приятным и незамысловатым выражением лица. Тот крепко поцеловал ее в щеку, но, казалось, был несколько удивлен ее экзальтированностью. А Лиза обвила его шею обеими руками, склонилась на его широкую грудь и шептала, смеясь и плача в одно и то же время: – Курт, дорогой Курт, наконец-то ты вернулся!

Илья Васильевич откланялся, чтобы не мешать родственному свиданию и, идя домой, убедился точно не только в том, что Елизавета Васильевна Монт – замечательная красавица, но и в том, что он, Шубкин, влюбился в эту девушку. Так как это открытие не принадлежало к числу географических, то Илья Васильевич не сообщил его Васе Петрученке, тем более, что отлично помнил, с каким оскорбительным равнодушием тот принял даже первое письмо норвежской незнакомки.