Лидия Чарская: В глуши

— Ишь ты, франтиха-то какая, — не удержался, чтобы не шепнуть, Антипка…

Другие дети, услыша это, тихонько прыснули. Этот смех заставил покраснеть от обиды Вавочку.

— Эй, вы, здоровкаться надо, што рты пораскрыли, — накинулся с деланною суровостью на детей Вавилыч и тут же прибавил мягко, обращаясь к Вавочке: — Вы бы их хорошенько приструнили, барышня, что в самом деле! Тише вы, команда, смирно сидеть! — снова прикрикнул он на детей и заковылял из классной, дробно стуча своей деревяшкой о пол.

Вавочка осталась одна с детьми.

Большая светлая комната с окнами на огород, с портретом Государя против двери, с грубо сколоченными черными скамьями перед такими же столиками и тридцать частью совершенно льняных, частью русых и темных головенок, тридцать пар с жадным вниманием устремленных в ее лицо глаз, Великий Боже, как все это было чуждо и ново для хорошенькой избалованной столичной жизнью девушки!

Дети с внимательным любопытством разглядывали Вавочку, Вавочка — детей. Наконец глаза ее встретились с проницательным взглядом Антипки.

— Ну, прочти мне какое-нибудь стихотворение, какое знаешь, — произнесла Вавочка по адресу мальчика.

Антипка встрепенулся.

— Стишки сказать? Ладно… — поднимаясь со своего места, отозвался тот и, быстро переступая босыми ножонками, вышел на середину классной.

зазвенел его высокий звучный детский голос.

Под эти звучные нотки Вавочка забылась, и снова предстали перед ее глазами картины недавнего прошлого, картины счастливой жизни ее у отца.

Исчезла убогая школа, исчезли внимательно приподнятые головенки детей, исчез старательно отбарабанивавший стихи Антипка.

Вавочка сидела грустная, печальная, с задумчиво устремленным вдаль взором.

— Штой-то учительша ровно как блажная у нас, — шептались между собою присмиревшие детишки. Они так привыкли к недавно вышедшей замуж Марье Михайловне, бывшей учительнице, просто, по-товарищески обращавшейся с ними, такой близкой и доступной их пониманию. А эта холодная, гордая «барышня» такою непонятной и чужою казалась им!

Но вот встрепенулась «барышня», точно проснулась.

— Ага, ты кончил… ступай на место, — небрежно кивнула она Антипке головою.

Тот обиделся. Стихи он, Антипка, отвечал прекрасно, и старая «учительша», наверное бы, похвалила его за такой ответ, а эта… И разобиженный Антипка пошел на место, шмыгая носом. По дороге, чтобы как-нибудь вылить накопившуюся у него злобу, незаметно смазал по белобрысой головенке карапуза Ванюшу. Тот, не ожидавший подобного вероломства, тут же с места разревелся на весь класс.

Вавочка окончательно очнулась.

Этот неожиданный рев возвратил ее к действительности.

— Тише! Стыдитесь так вести себя на первом же уроке! — произнесла она сквозь зубы, брезгливо взглянув в сторону хныкавшего Ванюши.

Этот презрительный взгляд, эти холодные, с враждебным выражением слова заставили разом насторожиться ее босоногих учеников и учениц.

Старая учительница часто бранила не в меру расшалившихся шалунов, случалось, порой ставила их и в угол, но дети любили ее. Любили за простое, ласковое, чисто материнское отношение к ним. Марья Михайловна хорошо звала деревню, сама будучи дочерью бедного деревенского священника, чувствовала себя совсем запанибрата со всем этим бедным, рваным, по большей части голодным людом.

В душе же Вавочки, помимо ее собственного желания, проглядывало что-то враждебное ко всему этому простому, темному народу.

И дети, на вид глупенькие, несмышленые дети, скорее инстинктивно, нежели сознательно, поняли это враждебное к ним чувство чужой и нарядной учительницы.

— Ишь ты, фря какая, — решил вслух тоном, не допускающим возражений, Антипка, когда в перемену между уроками они все высыпали шумной ватагой в огород.

— А тоненькая какая, ровно червяк, — вставила свое слово худенькая робкая Анюта.

— Червяк и есть. А уж и злющая, по всему видать, — заключил кто-то из старших мальчиков.

— Тише вы, глупые, не услыхала бы — беда будет… Ишь у нее глаза-то злые какие, — предупредительно зашептала высокая, круглолицая Груня, дочь деревенского псаломщика.

— За уши отдерет, — испуганно бросила Анютка.

— За уши што, тятьке пожалится — хуже будет! — наставительно заметил Антипка, и вся веселая свободная от классных занятий ватага разом притихла, искоса поглядывая на дверь школы, откуда должна была явиться строгая учительница.