Послышался шум моторов, толпа с трудом расступилась, и к дому подъехали две легковые машины и крытый фургон: прибыли гости из "Красного знамени".
Сакина искала взглядом в толпе гостей Майю. Вот наконец-то она вышла последней из "победы", в широком платье, скрывавшем ее раздавшуюся фигуру, подурневшая, с бледным, осунувшимся лицом.
Сакина поспешила, к невестке, но ее опередила Першан: расталкивая всех локтями, пробилась, обняла, расцеловала.
Лампы уже светились, и толпа повалила в зрительный зал. Сакина потеряла из виду дочь и невестку, прижалась к стене.
Так она и стояла, ожидая, пока пройдут в двери все запоздавшие колхозники, и, конечно, опоздала, не слышала, как, дрожа и волнуясь, Ширзад огласил итоги соревнования, поздравил колхозников "Красного знамени" с заслуженной, честно заработанной победой.
Там ее нашел Гараш, хотел было упрекнуть мать, но лишь рукою махнул и повел в первый ряд.
"А Рустама нету..." - печально подумала Сакина, оглядывая приготовленное для киши почетное место. Никто его не занял...
Кара Керемоглу, поблагодарив хозяев за гостеприимство, удивил всех тем, что ни словом не обмолвился о достижениях своего колхоза: его речь была похожа скорее всего на задушевную беседу о грядущем Мугани.
В заключение он предложил послать телеграмму в больницу с пожеланием Рустаму поправиться и поскорее вернуться в родной дом.
На сцене уже пел хор девушек, и, хотя Майя стояла в самом дальнем ряду, Сакина не спускала с нее глаз, даже на дочку внимания не обратила. Майя была в длинной белой шелковой юбке и желтой кофте, с цветным платком на голове - наряд карабахских невест... Она, как и все девушки, загримировалась и казалась по-прежнему молодой, цветущей.
Хор всем понравился, но самый шумный успех имели тетушка Телли и Ширзад, исполнявшие танец "Мельник и невеста".
В зале неудержимо хохотали, рукоплескали, кричали - до того были уморительны выступления уточкой тетушки в чадре и важный, чем-то отдаленно смахивавший на Плоского Салмана Ширзад в роли сластолюбивого мельника.
Телли, кокетливо играя подведенными глазками, умоляла жестокого мельника поскорее смолот зерно, - ведь очередь давно прошла:
Пожалей, пощади меня, о мельник,
Сердце горит без огня, о мельник,
Из зерна не напечешь чуреков...
Не видала страшнее дня, о мельник!
А мельник, пленившись ее красотою, желая подольше удержать невесту около себя, ласково уговаривал:
На душе у меня темно, ханум,
Обнажилось арыка дно, ханум,
Проживем как-нибудь без чуреков...
Наше горе одно, ханум.
- Не солидно как-то парторгу кривляться, - услышала Сакина чей-то шепот и подумала: "Жаб узнают по голосу, а друзей Ярмамеда по ненависти к людям".
А на сцене уже летели в вихре пляски игиггы, и в центре вертелся, подпрыгивал Наджаф: толщина, как видно, не лишила его ловкости и проворства... Но вот, едва успев переодеться, в круг ворвался Ширзад, и столько мужественной красоты было в нем, что многие девушки с завистью подумали о Першан: "Да чего же, неразумная, ты время зря теряешь?"
В зале уже отставляли стулья к стенам, и усталые музыканты завели "Няльбеки" и "Яллы", и уже танцевали не только хозяева, но и гости: вывели в круг Кара Керемоглу, даже Гошатхан не спасся - вытолкнули, заставили плясать.
...Гараш нигде не мог найти Майю. "Неужели сразу после концерта уехала обратно?" - думал он, и ему стало горько, белый свет показался не мил: одиноко покурив в фойе, он поплелся в опустевший, безрадостный дом.
А гости действительно уезжали, Кара Керемоглу благодарил за привет и ласку, приглашал к себе на Праздник урожая.
- Приедем, приедем, - пообещала тетушка Телли, - Только не надейся, что ваши затмят нас в танцах.
"С урожаем затмили - так и в танцах постараемся", - подумал Кара Керемоглу, но сказал с радушной улыбкой:
- Ай, сестрица, зачем делить шкуру неубитого медведя? Приезжай, всегда желанным гостем будешь...
У входа тускло горела на крюке керосиновая лампа, темная завеса осенней ночи по-прежнему висела над деревней, но звуки веселой музыки летели над домами и садами в степь. Праздник еще не кончился...
Гараш вошел во двор. Здесь было тихо, темно, даже волкодав не залаял, а на веранде горела лампа - видно, мать вернулась.
Но столовая была пуста, дверь в комнату сестры закрыта, Гараш прошел к себе - и замер на пороге...
У окна сидела Майя, свет лампы позолотил ее волосы, оживил совсем юное в полумраке лицо. Боясь поверить глазам своим, Гараш приблизился к ней, взял обеими руками ее ледяную руку, прижал к губам.
Читать дальше