Сергей Каледин: Поп и работник

...Вера Ивановна пересчитала деньги еще раз, добавила десяточку. Тольке за труды - кроме утреннего червонца,- чтоб не зря подметки бил.

- Слышь,- спохватилась Вера Ивановна, когда самосвал уже заурчал, выбираясь из церков-ных ворот,- Толь, найди мне кочегара на зиму! Хоть убогого. Глупого можно. Замерзнет церква. Поищи где-нигде. Только шапану не сватай!

- Сделаем,- сказал Толька.- Три двадцать в кассу, чеки мне! Налить бы, хозяйка?

Вера Ивановна вздохнула.

- Ладно, за воротами подожди.

Ее знаменитая балда - разбавленное варенье, настоянное на пшене,хранилась под крова-тью в трехлитровых банках. Вера Ивановна полезла под кровать. Банки стояли, но как-то не так. Не так, как она их ставила... Точно, не так.

Она с трудом поднялась и присела на Шурин сундук.

- Та-ак... Значит, лазил... Значит, видел. А может, и не лазил...

Проводив Тольку Маранцева, Вера Ивановна взялась подшивать подворотничок к рясе. И опять наткнулась в кармане рясы на стеклянную трубочку с лекарством от сердца, и ей стало жаль батюшку.

Вошла Катя, присела отдышаться.

- Пола в церкви вымыла, теперь вот подсвечники протереть. Елею давай.

- Из новой бочки качай, в старой одни подонки. Ну-ка, Кать, выдери узелки - шеяку натрут. А те я сослепу не вижу.- Вера Ивановна протянула Кате полрясы, вторая половина осталась у нее на коленях.

- А барыня-то сама подшить не может? - Катя зубами, ногтями не бралось, выдернула из твердого стеганого воротника старые узлы, покачала головой.- Прогладить бы надо, ходит как парчушка парепанный!.. А она знай свои гобелены штопает. Ты кассу спрятала?

Вера Ивановна молча кивнула, переложила ей на колени тяжелую рясу.

- Прошпарь, Катерин, а я пока к Аринке Маранцевой пробегусь, яичек возьму: народ вечером нагрянет, а варева никакого.- И без особой надежды спросила: - На всенощную не останешься?

- Это без меня,- замотала головой Катя.- Если бы батюшка один приехал, другой разговор, а матушку зрить не могу. Она с тебя денег больше не тянет? А то мы батюшку враз на оклад пересодим! Двести пятьдесят в зубы - и будь здоров!..

- Ладно тебе, опять вся краснотой набрякла. Матушка и матушка, чего ж теперь? Завтра-то хоть придешь к обедне?

- Завтра приду. При народе она не так в глаза лезет.

- Уходить будешь, замок набрось,- тяжело вздохнув, сказала Вера Ивановна.

Выйдя из сторожки, она как бы невзначай заглянула в окно снаружи: не больно-то занавески плотные, вполне Толька мог углядеть, как она с деньгами мудрует.

* * *

Перед покосившейся избой Арины Маранцевой в облетевшем палисаде гуляли беспалые куры и петух без гребня, тоже беспалый. Петух взлетел было на куру, вцепился ей в холку клювом, кура затрепетала, и петух, не удержавшись култышками на ее спине, слетел на землю. Вера Ивановна покачала головой.

- Нема от тебя теперь прока, теперь только в суп.

- Ты чего там ворожишь? - раздался с крыльца скрипучий голос Арины.

- Зачем, говорю, курей поморозила? На обглодках шастают!

- А ну их! Тебе яиц небось? Десяток наберу. Рубль тридцать. Как диетические.

Пока Арина долго считала яйца, в сенях раздался гром - изба пошатнулась.

- Баран озорует,- пояснила Арина.- Убить бы сволоча, да боюсь, мяса не сохраню до мороза. Если впополам с кем засолить. Не хочешь?

- Я свое отъела, мне теперь одно местиво по зубам.

- Весь двор разнесет! Пойти прибить заразу?.. Заскользю...

- Тольку, сына своего, попроси,- посоветовала Вера Ивановна. И добавила, подводя разговор, к чему хотела: - Чегой-то он ко мне утром ломился?

- Денег небось требовал? - Арина подала Вере Ивановне целлофановый пакет с яйцами.- Скоро опять сядет. Ему тута не житье. Там он попривык, главный у них стал. Покормят, постелют...

- Ты, Арин, скажи сыну, чтоб ко мне по ночам не ломился, мне одно волнение... Пусть днем... А то я батюшке нажалуюсь, он его в милицию сдаст.

- Сда-аст! Он те сдаст!.. Он вас порежет, как курей, и в тюрьму отдыхать! Не трог ты его, может, сам угомонится...

Вера Ивановна вдруг тыркнулась к окну.

- Не батюшка со станции метет?.. А? По фигуре, кажись, он! А вон и матушка... Чего ж без машины-то? Опять сломалась? А это еще кто ползет? Тьфу ты, Господи, Татьяна, кажись?..

- Тебе-то какая печаль? - сказала Арина, запрягая седые волосы в косицу.- Ноги ходят - пусть приходит.

Не любимая Верой Ивановной восьмидесятилетняя Татьяна следовала за отцом Валерием по пятам, начиная с Ярославля, где он получил свой первый приход, еще учась в семинарии. Сперва в дьяконы рукоположили, а через три дня - во пресвитеры. Слухи были, не все так просто: блат, мол, батюшке помог в священники выбиться, и корочек-то у него до сих пор нет. По инженерному делу есть, по строительному, по первой специальности, а по религии - нет. Вот его и гоняют туда-сюда. А Татьяна за ним полозает, как прилипшая; семьею пренебрегла и носится по белу свету!.. Досадно было Вере Ивановне, что Татьяна старше ее, а Бога чтит больше. Сама-то она к церкви полностью припала, когда одна осталась; сын погиб, дочь завербовалась. Вроде как от безделья. Досадно было Вере Ивановне, обидно и... завидно.