Кнут Гамсун - Последняя глава

Фрекен Эллингсен не оказывала, наоборот, особого внимания фру Бертельсен; ей, вероятно, незачем это было. У фрекен было на уме свое и, когда она выпила немного вина, она без всякого повода стала говорить о своей книге, об этом сборнике фельетонов, который должен был выйти в свет к рождеству. Она, наконец, получила отпуск, чтобы закончить его.

Бертельсен уже достаточно часто слышал о сборнике, но дамы из вежливости спросили, как будет заглавие сборника.

— «Крик среди ночи», — ответила фрекен Эллингсен.

— Подумайте!

Она еще не выбрала издательства, но знала какого объема будет книга, и содержание было целиком уже у нее в голове.

— Как это вы можете написать книгу, как это вы можете сделать! — сказали дамы.

— Это все говорят, — ответила фрекен. — Но к этому нужно призвание. Оно само собой снисходит на меня, мне не стоит почти никаких усилий обработать материал. Хотите для примера послушать, что я пережила теперь в поезде?

— Да, — сказали дамы, — и — за ваше здоровье — фрекен Эллингсен! — сказал Бертельсен.

— Да, против меня на скамейке сидел какой-то мужчина, я узнала бы его в громадной толпе, такое он произвел на меня впечатление. Он делал все левой рукою.

— Ну! — с удивлением спросили дамы.

— Левой рукой! — твердо установила фрекен.

— А разве это такой редкий случай?

— Этот мужчина, — сказала фрекен, — наверно, сделал что-то такое, что можно делать только правою рукою.

Дамы ровно ничего не понимали. Фрекен, многозначительно:

— Он симулировал левшу.

— Симулировал левшу? — спросила фру Бертельсен. — Вот как! Почему же вы знаете это? Каким образом… я ничего не понимаю.

Фрекен Эллингсен растерялась; она терпеть не могла вопросов, ее нельзя было брать за бока. И когда фру Бертельсен спросила:

— Ну, что же еще?

Фрекен покачала головою и ответила:

— Больше ничего… пока.

Бертельсен вступил в разговор. Быть может, добряк Бертельсен работал частным образом в свою пользу и старался смягчить свою супругу в том или ином вопросе — бог знает.

Он сказал:

— Я не понимаю, почему мы так подробно обо всем расспрашиваем. У фрекен Эллингсен самое тонкое, какое я когда-либо встречал, чутье, она знает, о чем говорит. Ваше здоровье, прекрасная дама!

— Я думаю, это какая-то нелепость, — сказала фру Бертельсен. — Простите, что я так выражаюсь.

Фрекен Эллингсен потупилась, но эта, всегда столь спокойная особа, слегка дрожала; она подняла свои косо поставленные глаза с полу на колени фру Бертельсен; в глазах ее сверкал огонек.

— У меня имеется основание так говорить: телеграф! — сказала она. — Я, может быть, кое-что и знаю о человеке в поезде. Но больше ничего сказать не смею, я дала присягу.

— Вот, слышишь! — сказал Бертельсен своей жене. Он встал, зевнул и сказал:

— Здесь столько дыма, что мы друг друга не видим. Если дамы ничего не имеют против, я раскрою окно.

И правда: дым был очень густ, у вдовы уездного судьи глаза болели, ни большая висячая лампа над столом, ни стеариновая свеча в углу, у двери, не могли гореть как следует.

В эту-то минуту Бертельсен раскрыл окно, увидел Самоубийцу внизу на дворе и позвал его наверх.

В комнате раздался многократный крик и фру Бертельсен кричала:

— Закрой окно! Разве ты не видишь, что лампа гаснет?

С некоторым трудом закрыл он окно, слегка поругивая сильный ветер. Теперь в комнате горела только стеариновая свеча. Вдова попыталась было снова зажечь лампу, но обожгла себе пальцы о горячее стекло и оставила эту попытку. Они все решили, что достаточно им света, и продолжали беседовать в полутьме. Бертельсен бранил некоторое время Самоубийцу, не ответившего даже на приглашение, жаловался на ветер, вырвавший у него из рук раму окна, и ворчал на жалкую стеариновую свечу, горевшую так тускло, что он не мог найти своего стакана. Много огорчений, большие неудачи — и… некоторое время спустя он уснул.

Да, этого здорового, сильного человека всегда клонило ко сну, когда кутеж затягивался подольше. Дамы не обратили на это никакого внимания, они продолжали беседовать, и казалось, что у них явилось больше тем для разговоров, когда они остались одни. Фру Бертельсен больше их всех знала о театре и о музыке. Она играла одним из своих дорогих колец и занимательно рассказывала о певице, звезде первой величины, которая на последнем своем концерте в Христиании пела совсем без голоса и вызвала этим скандал.

Вдова в немногих словах высказала удивление, почему это певицы вовремя не прекращают концертировать.