Юрий Нагибин - Председатель

- Тоже мне Шерлок Холмс!..

- Вот и нечего тень наводить! Как она?

- Плакала... Оказывается, она до моего письма знала, что я жив. Мой одноделец отыскал ее в Москве. Она преподает французский, вышла замуж, и, самое удивительное, - я дедушка!

- Поздравляю!

- Одним словом, договорился о свидании с собственной дочерью... Аню мы решили не тревожить, - медленно продолжает Кочетков. - Потом Лена скажет ей, что мы виделись...

В окне появляется белокурая девичья голова.

- Василий Дмитриевич, чего же вы!..

- Иду-иду!..

- Ты куда? - спрашивает Трубников.

- Да ребята выставку соорудили: "Уходящее прошлое". Хочешь взглянуть?

Они направляются в клуб.

...Клуб колхоза "Труд". Трубников, Кочетков и несколько молодых людей, среди них Валежина, осматривают выставку.

Здесь находится дежа, в которой месят тесто для хлебов, деревянный подойник, коромысло с ведрами, самогонный аппарат, набор ржавых сторожевых ружей и сделанная в рост человека фигура сторожа в дремучем тулупе, валенках, треухе, за плечом берданка, похожая на пищаль. Лицо сторожа, вылепленное из пластилина, с маленькими глазками, мочальными усами, затаенное и недоброе, приковывает внимание Трубникова. Скулы его слегка розовеют.

- Ах, хулиганы! - говорит он ребятам. - Вы его нарочно под Семена изобразили?

- Нет, Егор Иваныч! - улыбается Нюра Валежина. - урожденная Озеркова. Честное комсомольское, случайно так вышло. Потом мы, правда, заметили, но переделывать не стали.

И хоть Трубников хмурится, похоже, ему доставила удовольствие эта небольшая месть Семену.

- Василий Дмитриевич, - обращается он к Кочеткову, - надо бы сторожей по бригадам распределить - мужики все трудоспособные, нечего им без дела мотаться...

- Нюра... Валежина... - слышится старушечий голос, и в "музей", запыхавшись, входит Прасковья.

Она сильно сдала за эти годы, усохла, сгорбилась, орехово потемнела маленьким лицом, только в глазах - прежний неукротимый блеск.

- Нюра, позвони-ка на молокозавод, чего они нашу цистерну задерживают, - говорит она Валежиной.

- И не совестно тебе? - любовно-насмешливо говорит Трубников старой своей сподвижнице. - В большое начальство вышла, а по телефону говорить не умеешь.

- Будто не умею!.. У нас телефоны очень тихие - Прасковья двинулась было прочь, но ее остановил Трубников.

- Постой, старая, что-то ты мне сегодня не нравишься. Не захворала ли часом или просто утомилась? Пошла бы отдохнуть.

- Я в твоей санатории отдохну! - язвительно отвечает Прасковья. Понятно?

- Что поделать! - вздохнул Трубников. - Давно бы открыли, да совнархоз труб не дает, хоть тресни!

- Ослаб ты духом, раньше всего добивался!

- Ладно, ладно, старая!..

- А ты мне рот не зажимай! Сам-то небось на Кавказ закатишься, а нам дулю под нос! - И, пустив эту стрелу, Прасковья метнулась прочь.

- Вредная старуха, - проворчал Трубников. Прасковья вышла из дверей клуба. За колонну испуганно схоронился Семен.

Выходит Трубников.

- Егор! - слышится тихий голос

Семен появляется из укрытия, лысый, постаревший, угасший.

- Чего тебе?

Семен мотнул головой, словно приглашая Трубникова последовать за ним. Несколько удивленный, председатель сошел с крыльца.

Они выходят на зады клуба. Семен молча протягивает Трубникову какую-то бумагу. Трубников пробегает глазами заявление Семена: "Прошу отпустить меня из колхоза со всем семейством..."

- Ты что, сдурел?

Семен не отвечает, только вздымается и опадает его грудь под ситцевой рубашкой.

- Может, ты на чучело обиделся? - мягко говорит Трубников. - Я велю убрать.

- Да что - чучело!.. - равнодушно махнул рукой Семен. - Авось не маленький... Отпусти нас по-хорошему, Егор!..

- Ни в жисть! Если ты дурак-гигант своей пользы не знаешь, обязан я за тебя думать. Ну куда ты денешься?

- В город уеду.

- Нужен ты в городе! Чего ты там делать будешь, где жить?

- Устроюсь, не твоя забота.

- Нет, моя! Мы тебя в столярную бригаду зачислим, будешь полторы тысячи получать. Ребята у вас подросли, теперь Доня может на ферме работать, а доярки...

- Не нужны мне твои тысячи, слышишь, не нужны! - в ярости кричит Семен. - Подавись ты ими!.. - И вдруг глаза его наполняются слезами, он тяжело рушится на колени.

- Отпусти нас, Егор, избавь от греха... Неровен час - я чего-нибудь подожгу...

В глазах Трубникова - боль и мучительная, брезгливая жалость.

- Уезжай, - говорит он, - уезжай к чертовой матери, только не позорь ты себя передо мной...

...У дома Семена с заколоченными крест-накрест окнами стоит трехтонка, уже груженная доверху домашним скарбом навсегда покидающей родную деревню семьи.