Георгий Осипов: Симптомы

Это было его настоящее имя - в честь Мориса Тореза, надо думать. Упрямый и хлопотливый он одним из первых в уходящем столетии заговорил о необходимости длинной Гадине объявить бойкот.

По мнению Гадины, Морис появился на свет вследствие неудавшейся попытки его же уничтожения (якобы тот был жертва не очень успешного аборта), в силу чего изначально никак не мог быть запрограммирован на созидание. Более того, неминуемый провал ожидает Мориса и при попытке бунта или саботажа.

-Его отдельные удачи тонут в море ошибок и неудач, - бесстрастно чеканил Гарри-кровожёр - Ему не довелось добиться признания творческим путём, тогда он пробует примазаться к разрушителям, "users of looser"* (*эксплуататорам неудачников). Но и здесь терпит фиаско. Ничтожный результат известен. Единственным утешением для таких остаются лесть экономически зависимой челяди, и постылые викторианские ласки членов семьи.

Милый Морис буквально лопнул. Где-то Артемьев читал, что так умирали распятые римлянами на кресте преступники. В самом начале 50-х многие женщины, напуганные делом врачей-убийц и слухами об арестах ("Где ты Лазарь, где ты милый, зав. буфетом в цвете лет?" и т.д.) пытались любой ценой избавиться от зачатых в угаре послевоенного бэби-бума детей. Советская власть поставила аборты вне закона. Чёрная магия подпольных выкидышей срабатывала не всегда. Многие зародыши умудрялись выжить под страшные крики: "Родилось!" Матери, сдвинув брови, включались в борьбу за существование. Не без помощи государства выращивали то, что натворили. Справляли дни рождения и стригли ногти на ногах. Где-то к фестивалю вонючих хиппи Вудсток`69 можно было бесплатно полюбоваться теми, кто одержал настоящую победу в этой борьбе. Подлинные-расподлинные аквацефалы получали человеческие паспорта, стоя в очереди с обычными гражданами. А те последние, не требовали выдать им в военкомате огнемёты, чтобы исправить смертельную ошибку нашей "не признающей принцесс" общедоступной медицины. Судьба советского государства была решена.

Гадина на каждый случай имеет дезинфицированное, как газовая камера, гладкое пояснение. Особенно для тех, кому никогда, или до поры до времени, не придёт в голову проверить его слова при свете совести. Артемьев достал из холодильника водку, прижал холодное стекло к щеке и сразу захотел есть. Ну вот, рассудок возвращается, подумал он, пришло время перекусить, а за одно и помянуть товарища.

Конверты с дисками валялись так, будто выпали из задней дверцы фургона - детские мечтания об упавших с неба дарах. Пока наливал, ставил на пол пустую бутылку от виски, раскладывал армянские копчёности - ни разу не взглянул на молодые, по-кондитерски нагримированные лица звёзд зарубежной эстрады. "Спи спокойно, Морис", - неуверенно пробормотал Артемьев, и дважды глухо свистнув носом, опрокинул стопку.

***

Морис Мелентьев (он тоже носил фамилию неродного отца) страдал не чем-нибудь, а боязнью открытого пространства. Прерии, взлётные полосы, мосты, шоссе, наконец, простая ходьба пешком - превратились для него в восхождение на Голгофу. После того, как смерть подстерегла на мосту любимого, хотя и не очень похожего на папу, сына Филю - то ли неуравновешенный юноша покончил с собой, то ли его сбросили на рельсы, любое, не ограждённое место, стало для Мориса кошмаром наяву.

Котик Джонни оцарапал,

Нож у мальчика в руке.

Упоённый сладкой местью Джон уселся в уголке.

На пороге вздрогнул папа

Кот в крови ковёр царапал...

"Филя-гастропод. Гравитацию ещё никто не отменял" - передавали реакцию Гадины на гибель Мелентьева-младшего. Гастропод - потому, что несчастный упал на ноги, и тазобедренные кости, разворотив кишечник, довольно глубоко вошли в грудную клетку.

Спасибо Коржеву, он честно выплачивал Морису проценты от его доли. Одолев, и то с трудом метров шестьдесят, Морис начинал, свесив живот с бордюра отчаянно махать рукой, точно требуя "качу?м" (коду) недовольный аккомпанементом, певец. Ловил машину. Злобно хлопал дверью, если его не хотели везти. Топал ногами и мотал головой.

Шеи у Мориса не было от рождения. В 70-е он страшно волновался, все зубы обломал спьяну об кутью диссидентских споров. Нажил грыжу, то и дело раздражаясь по пустякам - из-за женщин, денег, ближневосточной политики Кремля. Рассказывают, предпринимал попытку самоубийства. Не то травился, не то выбрасывался. Чёрт знает чем переболел, и чёрт знает от чего излечился.

По-человечески у него функционировали одни пальцы (голова, как уже было отмечено, врастала жабрами прямо в туловище), ими он пересчитывал пачку денег, раскладывал пасьянс-солитэр, нажимал кнопки пультов-протезов, теребил за полярным кругом живота детородный отросток. Он играл в детские глупости на компьютере и любовался арестами скинхедов по ТВ. Частенько в момент семяизвержения, он воображал розовую лысину со свастикой. Чрезмерно откровенничал, повторяясь в словах, звуках, жестах не столько неприличных, сколько обращающих внимание своей ущербностью - излишне домашних, что ли? Поэтому регулярное избавление от свидетелей его гнетущей, как в новеллах Лавкрафта, мутации, стало для Мориса делом не менее обязательным, чем переливание крови для наркомана. Он, если угодно, обгонял других отставая, коснел, и никак не мог остановиться в застое. Нанятые Морисом зомби-холопы, все как один воспитанные в духе низкопоклонства перед калеками, губили вместе с ним время, нервы и лёгкие. Ибо прибыль в Мелентьевском гешефте исчислялась окурками. Жестокие циники-дарвинисты злословили на свежем воздухе, подальше от дыма. Они с отменным удовольствием отставали от жуткой массы, похожей на куриный пупок в джинсовом костюме, размеров на восемь. Первенство в борьбе за жёлтую медаль урода было личной трагедией Мелентьева. "Ты мертвец, Вассеркопф, вот и хорони себя сам" - заявил Гарри-кровожёр, прежде чем уйти. Так, по крайней мере, передавали Артемьеву Гриша и Ваня, кладовщики-программисты, из породы сурикатов*. (*см. И. Акимушкин. Мир животных.1971.стр.86)