Надежда Лухманова: Звёзды

Маршев нагнулся и тихонько, еле прикасаясь губами, поцеловал кончики её пальцев.

— Подумайте! — шептала Нюша, нагнувшись к нему, — я уйду «туда», всё, что я думаю тайно, станет «там» явно, и Бог прочтёт у меня в сердце, что я считаю вас злыми и нехорошими людьми. Как страшно!

Минуту они промолчали.

— Нюша, не говорите так много, не волнуйтесь, попробуйте заснуть. Хотите, я позову Дуню?

— Нет, не надо Дуню, я всегда здесь одна, если нужно я позвоню, она рядом, а спать я попробую.

Девочка замолчала, закрыла глаза, продолжая нежно держать его за руки. Михаил Сергеевич понял, что она боится отпустить его и боится показать ему своё недоверие.

Глазки трепетали, сон не приходил к нервно-возбуждённому ребёнку.

— Нюша, не заставляйте себя спать, я тоже не засну. Хотите, я почитаю вам или поговорим. Где ваша «небесная» карта?

Нюша открыла глаза и проговорила:

— Карта? Ах, если бы Коля был здесь, знаете, что бы он сделал?

— Скажите что? Может, и я могу сделать то же самое для вас.

— Вы… о, да! только я не смею просить вас.

— Напрасно, Нюша, теперь можете.

— Могу? — девочка тихо, счастливо рассмеялась.

— Да, можете вполне.

— Так вот, заверните меня в плед и вынесите на террасу, сегодня тёплая, душная ночь и небо полное звёзд, мне так хочется, так хочется посмотреть ещё раз отсюда с земли туда, куда я уйду.

Маршев взял лежавший в ногах у Нюши тёплый пушистый плед, разостлал его на ближайшем диване, затем бережно, прикасаясь как к святыне, он поднял больную девочку, положил её на плед, оставив только место для личика, где среди спутанных, светлых локонов виднелись большие, блестевшие счастьем глаза. Он поднял чересчур лёгкую ношу, открыл одною рукою дверь на террасу и стал с Нюшей у перил, на том самом месте, где неделю назад так безумно глядел в набегавшую ночь, сжимая под ладонями бледно-розовые головки барвинок. Только теперь чары страсти были порваны, он снова был сильный, здоровый человек, честный, надёжный товарищ, враг тёмных и пошлых интриг. Они стояли в рамке ажурной листвы хмеля, и оба глядели в синий полог бесконечного неба, где трепетали и горели мириады звёзд.

— Как хорошо, как хорошо! — шептала Нюша, волнуясь от красоты и величия ночи. — Вы знаете звёзды, знаете? Называйте их мне, говорите. Постойте, вот эти и я знаю, — девочка указывала головой и глазами. — Вот Марс, Венера, вот Большая Медведица, вот Малая, а дальше, дальше? Назовите мне все, которые знаете.

Маршев указал влево.

— Вот видите эту белесоватую дымку, усеянную звёздами? Это Млечный путь.

— Да, да, Млечный путь, — восторженно повторила Нюша.

— А вот Кассиопея рисует свою дельту, вот пятиугольник созвездия Эриктон, а пониже, вот там, на юго-западе, как громадный бриллиант блестит Единорог. А вот красавица Капелла между Близнецами, Кастором и Поллуксом и ярким Орионом. Вот Большой Лев, Пегас, Геркулес.

— Как хорошо! Боже мой, как хорошо! — трепетала девочка.

— А вот Вега, наша северная красавица Вега, она дрожит синеватым огоньком. Вот целый рой мелких звёзд, а выше по зениту пурпуровый огонь, это глаз Золотого тельца Альдебаран.

— Вот тот, что трепещет, играет на фоне мелких, мелких звёзд, это глаз Золотого тельца? Ах, как хорошо.

— Вот звёзды Трёх Волхвов, они светятся в самом центре Орионова пояса. Глядите, вот Северная корона, а это Лира лежит среди целого золотого потока мелких созвездий. Вот Дева, а это мелкая серебристая паутина, это Волоса Вероники.

Маршев показывал не всё верно и, может быть, путал звёзды, но мистические имена, а, главное, его тихий взволнованный голос, наполняли энтузиазмом грудь больного ребёнка. Она вытягивалась на его руках, стремилась вся вверх, точно незримые силы влекли её туда, в загадочную высь. Она «видела» все эти звёзды, они казались ей живыми, близкими и трепетная грудка, сердечко, бившееся около молодого человека, сообщали ему неизъяснимое чувство соприкосновения с беспредельным.

— Нюша, Нюша… — Маршев указал рукой на юго-запад горизонта, там у самого края Млечного пути трепетал лучший бриллиант всего небосклона — Сириус. — Нюша, знаешь ли ты, дитя, что Сириус так далеко, что надо 14 лет, чтобы до нас дошёл только один его трепетный сапфировый луч.

Нюша вдруг закрыла глаза и прижалась личиком к щеке Маршева.

— Ты веришь, что я не умру, а только уйду туда… Засну здесь, у вас, а проснусь там? Веришь?

— Верю. Весь этот небосклон, усеянный звёздами, так страшно далёк от нас и в то же время так близок, что мы можем видеть его своими глазами, и я чувствую, что ничто не чуждо нам, что того света в страшном, окончательном смысле нет, всё соприкасается, всё сливается вместе. Смерть — это тяжёлая разлука, потому что она самая длинная и долгая; но я безусловно верю, что мы увидимся с тобою, если даже ты и уйдёшь теперь от нас.