Надежда Лухманова - Звёзды

Лёжа на кушетке, Нюша по целым часам глядела на громадную сферическую карту, разостланную перед ней на низеньком, японском столике. На синеве южного и северного полушария виднелись золотые точки, крупные, мелкие, группами и в одиночку. Нюша тоненьким пальчиком водила по ним, тёмные, узенькие бровки её были сдвинуты, бледный ротик крепко сжат, и только глаза широко, пристально следили за пальчиком, отмечавшим путь.

Как богатые барыни, в капризном нетерпении ехать за границу, изучают по карте все станции модных городов и курортов, так Нюша искала ей одной понятный путь, по которому должна лететь её душа на звезду, назначенную для её будущей жизни. Ни у кого не хватало духу разочаровывать или разубеждать ребёнка. И скептики, и верующие, все смолкали перед этой детской душой, наивно, но смело искавшей разрешения страшной мировой тайны.

Страсть, искусно заброшенная в сердце Маршева, разъедала его организм, как капля медленного яда. Воля его была расшатана, он становился не ответственным за свои поступки, слова «подлость», «измена» потеряли свой страшный смысл, он не жил и только ждал; наконец, однажды, придя в свою комнату, он нашёл на столе записку, запечатанную, но без всякой попытки обмана или страха. «Сегодня, в два часа ночи, в библиотеке жду».

Маршев прочёл, разорвал записку и бледными, дрожащими губами прошептал: «Наконец-то, наконец!» И тут же вспыхнул, вспомнив, что Колчин говорил за обедом, что вызван по делу в город и уедет с ночи.

Сумерки потонули там, за дальними холмами. Из-за зубчатых верхушек леса показался тонкий серп месяца, земля, засыпая, ещё дышала дневным зноем и мало-помалу вся жизнь, от человека до мельчайшей пичужки, засунувшей голову под крыло, утихала и погружалась в покой, небо развернуло свою красоту и без малейшего облака тёмным, прозрачно-синим пологом стояло над землёй, сияя своим недоступным золотым миром. Часы показывали без десяти минут два. Михаил Сергеевич, машинально проведя языком по запёкшимся губам, стараясь проглотить сухой спазм, резавший ему горло, вышел из комнаты, холодной, дрожащей рукой закрыл за собой дверь и, едва дыша, мягко ступая войлочными туфлями, как вор, как убийца, пробирался в библиотеку, лоб его покрылся мелкой росой холодного пота. С минуты страстного поцелуя и до сегодняшней записки он не прикасался к Евгении Фёдоровне, она умудрилась так, что рука её, даже для формы простого пожатия, секунды не оставалась в его руке, и страсть зрела, росла в нём и теперь захватила его всецело.

Дойдя до библиотеки, он остановился, едва переводя дух, рука его уже легла на ручку двери, как вдруг в конце длинного коридора скрипнула дверь, отворилась, оттуда вырвалась трепетная, красноватая полоса света и легла на полу, не дотянувшись до замершего на месте Маршева. Он увидел тёмную фигуру женщины, за которою дверь снова быстро затворилась. Инстинкт подсказал ему, что это Евгения Фёдоровна, но, почему она уходит от библиотеки, почему так стремительно исчезла в своей комнате — он не мог понять и, нажав ручку двери, вошёл в библиотеку и, как прикованный, остановился на пороге. Против него на кушетке, облокотившись правым локтем на свою «небесную» карту, полулежала Нюша, высокая лампа под громадным бледно-зелёным абажуром лила на неё лунный свет. Бюст девочки нагнулся вперёд, тонкая головка её вытянулась и громадные, испуганные глаза, полные страданья и как бы мольбы, остановились на нём.

— Войдите, — услышал он дрожащий тихий голос Нюши, — пожалуйста, войдите, Михаил Сергеевич.

Маршев машинально запер двери и подошёл к кушетке.

— Пожалуйста, сядьте здесь…

Он сел.

— В моей комнате так душно… брат… уехал… а мне нехорошо, я и попросила Дуню перенести меня сюда, я ведь часто так ночью кочую… — Девочка попробовала улыбнуться, но по бледным губкам прошла только дрожь.

Маршев всё также тупо молчал, Нюша протянула руку и своими горячими, трепетными пальчиками дотронулась до его совершенно холодной руки. Прикосновение это разбудило Маршева, он вдруг взглянул на Нюшу, и в голове его родилась мысль, что всё это — комедия, что девчонка здесь для того, чтоб помешать им. Евгения Фёдоровна ушла, может быть, униженная, оскорблённая этим идолом её мужа. Злость поднималась в нём, он грубо высвободил свою руку.

— В чём же дело? Что же от меня-то вам надо? Я пришёл сюда за книгой!

Он хотел встать.

Трепетные пальчики девочки сильно ухватились за его руку.

— Она была здесь… и больше не придёт… ведь я всё знаю…