Бабушка прислала домино и маски. Вот так веселье! Кому розовое? Женя берёт голубое — прекрасно. Серое — фи, какая гадость! Лидия великодушно выбирает серое. Вниз, вниз!
Все старшие в сборе. Вся прислуга у дверей зала. Одна из тётушек уже сидит за фортепиано.
Гусар в капоте и чепце возбуждает негодование пажа. Паж предпочитает гусарский мундир; гусар в восторге от пажеского наряда. Испанка тщетно скрывается под капюшоном красного домино от взоров любопытного турка, увенчанного чалмой из бабушкиной турецкой шали.
— Я вас узнал по ногам, — шепчет турок.
Под красным капюшоном смех.
— А помада зачем понадобилась? — слышит он оттуда.
Розовую маркизу преследует монах в белой рясе; она тщетно стремится к маркизу. Она в отчаянии. Она не терпит духовенства, — особенно в такую минуту. А минута решительная: серое домино совершенно завладело маркизом, и часовая стрелка показывает половину одиннадцатого…
Неизвестно откуда, в зал врывается толпа ряженых. Тут преобладают хвосты и рога, носы и колпаки. Всё смешивается, всё кружится и хохочет. Тётушка у фортепиано выбивается из сил. Вальс грозит продолжаться до бесконечности. Часы бьют одиннадцать…
Маркиза вырывается из объятий чёрта с красными рогами и кавалерийскими сапогами, обличающими его происхождение. Она оглядывает зал. Его нет. Но и серого домино тоже нет… Она пробирается к двери, потом через толпу глазеющих слуг, и бежит по лестнице, стуча своими розовыми каблучками. Пусто, никого нет. Все внизу. Сердце её бьётся. Она бежит дальше и дальше по коридору — в самый конец, туда, где уго?льная комната. Он там, он ждёт! Розовые губки улыбаются при мысли о поцелуях, которые их ждут за этой дверью… Она добежала, она остановилась, чтобы перевести дыхание. Навстречу ей дверь отворяется; горячею, удушливою струёю вырывается оттуда воздух, и вместе с ним стремительно выскакивает что-то… Женская фигура в сером платье… Что-то неопределённое, тёмное… Серое домино! Это она, она, Лидия… И он за ней…
— Кто это? С кем ты здесь был?
Он ничего не отвечает. Его лицо бледно как полотно. Он весь дрожит, — должно быть, от волнения. Его глаза неподвижно, дико устремлены в глубь коридора — туда, где скрылась серая фигура…
— Ты не отвечаешь? Ты даже не оправдываешься? Так это была она?
В её голосе звучат слёзы.
— Не спрашивай меня… Молчи, ради самого Бога!
Она быстро откинула на плечи свой голубой капюшон. Её глаза засверкали гневом. Бриллианты переливались на груди, подымавшейся от волнения.
— Скажи мне сию минуту, кто был с тобой в этой комнате! — произнесла она, задыхаясь. — Скажи сию минуту, или…
Он схватил её в свои объятия и крепко прижал к груди, точно боялся, что её отнимут у него. Его руки были холодны как лёд. Она вырвалась и оттолкнула его.
— Ты не хочешь говорить…
— Женя, уйдём отсюда! Не спрашивай меня никогда, никогда…
— Так я и знала! Ну, и люби её… Люби! — закричала она в отчаянии. — Оставь! Не подходи, не говори со мной!.. Я не хочу больше ничего, ничего…
Голос её прервался. Она повернулась и бросилась от него по коридору, шурша атласом платья. Он рванулся за ней. И вдруг… В глубине коридора показалась серая фигура, странно закружилась на месте и устремилась к розовой беглянке. Он вскрикнул. Женя оглянулась на его крик.
— А, так она ещё подсматривала! — прозвенел её негодующий голос, и быстрые каблучки застучали, спускаясь по лестнице.
Он пошатнулся, схватился за перила; огненные круги завертелись у него перед глазами, и он лишился чувств.
Долго спал старый дом, утомлённый бессонной ночью.
Странные вести встретили его пробуждение: бабушка не ложилась совсем и провела всю ночь у постели старшего внука. Его принёс в спальню бабушки старый Емельян, который нашёл молодого барина лежащим на полу, в верхнем коридоре.
Старик не мог привести его в чувство и должен был перенести бесчувственного, с помощью других слуг. Поражённый этим печальным случаем, старый Емельян ещё постарел и сгорбился в одну ночь, хотя всё обстояло благополучно к полудню. Эти странные вести заставили приуныть всю молодёжь, собравшуюся в столовой к позднему чаю. Тут были все, кроме Жени: она не выходила из своей комнаты, у неё болела голова.
День прошёл тихо и печально в старом доме. Но молодость и святки взяли своё. За обедом все развеселились, особенно когда оказалось, что бабушка заняла своё обычное место в вольтеровском кресле, а за нею появился и молодой хозяин дома, бледный и немного томный, но совершенно похожий на самого себя. Его встретили радостью и любопытными взорами; но расспросы сами собой не сходили с любопытных уст. Со своего места он отыскал глазами Женю. Глаза их встретились. Она отвернулась.
Читать дальше