Екатерина Краснова - В старом доме

Ах, если бы никогда не кончилась эта безумная скачка!

Они смотрят друг на друга и смеются. Его тёмные волосы и усы, его борода и бобровая шапка — всё поседело и побелело. Ещё чернее, ещё ярче блестят его проницательные глаза. Ещё краснее кажутся из-под белых усов насмешливые, гордые уста.

— Какой ты смешной! — шепчет она.

А сама она вся разгорелась от мороза; лёгкие пряди волос серебряными кольцами падают на лоб и на плечи. Глаза сияют сквозь серебристую бахрому ресниц. И странно, и весело ему смотреть на молодое разрумяненное личико, увенчанное снегом. Они смотрят друг другу в глаза, и улыбаются, и забывают всё на свете. Он наклоняется всё ниже и ниже…

— Помни, в одиннадцать часов! Я жду… — слышит она как во сне…

— С нами крестная сила! — кто-то громко вскрикивает.

— Кто? Что случилось?

Бледный как полотно старый слуга, сидевший на козлах, оборачивается и указывает вперёд дрожащей рукой.

А впереди белеет огромный сад, и виднеется старый дом на фоне потемневшего неба.

— Что с тобой, Емельян? Что случилось?

— Разве вы не видите, батюшка Владимир Николаевич? Разве вы не видите? Дым!

— Что? Горит? Пожар? — заволновались в санях.

— Из этой трубы! Ведь это камин уго?льной комнаты! О, Господи! — бормочет старик.

Влюблённые переглядываются и улыбаются.

— Что ж такое… Затопил кто-нибудь.

— Сохрани Бог!

— Да и не оттуда совсем дым! Не та труба!..

Тройка остановилась. Молодой барин первый выпрыгнул из саней и поспешно шепнул старому слуге:

— Тише! Молчи об этом! — и прибавил ещё тише, но уже в другую сторону. — Так я жду? В одиннадцать часов!

Она кивнула и засмеялась. До одиннадцати уж недолго!

В спальнях барышень хаос и смятение. Барышни вздумали наряжаться. Бабушкины старинные сундуки перевёрнуты вверх дном; горничные сбились с ног. Мужчины не отстают: они также требуют маскарадных костюмов. Этого только недоставало! Положим — очень весело, но как же зато и несносно! Ведь ничего они сами не умеют; поминутно стучатся у дверей, присылают то за тем, то за другим, угрожают войти, когда… ну, невозможно, решительно невозможно! Соня только начинает одеваться, Нина и Лиза и наполовину не готовы, а тут вдруг… булавок Владимиру Николаевичу! (Ну, зачем ему булавки!) Анатолий Дмитриевич просят старого капота… Скажите на милость — гусарский корнет, и вдруг — капот!! Опять стучатся… Ещё что?

— Саша просит помады! Саша хочет вымазаться помадой! — объявляет Соня с негодованием.

— Не давать ему! — кричит Нина из-под жёлтой юбки испанского костюма, которая пока ещё у неё на голове.

— Скоро ли вы? Я сейчас войду! — угрожает кто-то из коридора, потрясая дверью.

— Нет, это невыносимо! Держите дверь, не пускайте!

— Да и так не войдёт, не беспокойся! — спокойно замечает Лидия.

Она в польском костюме. Зелёный атлас так идёт к её рыжим косам; её белые плечи и руки так картинно выделяются из собольей опушки; задорная конфедератка так грациозно сидит на её головке… Это ужасно! Женя смотрит на неё с отчаянием… Так она и знала — он непременно влюбится в Лидию в этот вечер! Это ужасно, ужасно!

Сама Женя стоит перед высоким трюмо, в облаке серебряной пудры, которою покрывают её каштановые кудри.

Скорее! Скорее! Ножки в атласных туфлях танцуют от нетерпения. Кончено! Слава Богу! Прочь батистовый пеньюар… Трюмо отражает игрушечную маркизу в розовом атласе, затканном серебром. Нежная шея тонет в старинных кружевах и сияет бриллиантами. Бриллианты на груди, на маленькой головке, — бриллианты и розы. Она готова. Только ещё мушку посадить рядом с ямочкой на левой щеке… Нет, Лидия уж не так эффектна в своём польском костюме! Скорее бы эти одиннадцать часов!..

Восклицания и восторги. Женю находят ослепительной. Какова испанка вышла из Нины! Как, эта сумасшедшая Соня оделась-таки пажом? Как не стыдно! Каково, Лиза уж готова! Вот так русская боярышня — прелесть! Все? Скорее! Кто забыл веер? Ну, что там ещё такое? Кто стучится в дверь?

Бабушка прислала домино и маски. Вот так веселье! Кому розовое? Женя берёт голубое — прекрасно. Серое — фи, какая гадость! Лидия великодушно выбирает серое. Вниз, вниз!

Все старшие в сборе. Вся прислуга у дверей зала. Одна из тётушек уже сидит за фортепиано.

Гусар в капоте и чепце возбуждает негодование пажа. Паж предпочитает гусарский мундир; гусар в восторге от пажеского наряда. Испанка тщетно скрывается под капюшоном красного домино от взоров любопытного турка, увенчанного чалмой из бабушкиной турецкой шали.