Николай Лейкин - Парильщик

Не только что одна Закуваевка, но даже и окрестныя села и деревни знали Веденѣя за мужиченка «вниманія не стоющаго», не говоря уже объ его собственной семьѣ, состоящей изъ старухи матери и женатаго брата, которая, видимо, тяготилась имъ. И не-то чтобы Веденѣй былъ пьяница или воръ, нѣтъ, онъ былъ честнѣйшій мужикъ и пилъ только при случаѣ, но просто какой-то нерадивый и неумѣлый. Способности у него, правда, были, но отнюдь не къ деревенскимъ работамъ. Такъ, никто, бывало, не сдѣлаетъ лучше его дудку изъ бересты и никто лучше его не сыграетъ на этой дудкѣ. Пѣсни-ли пѣть — Веденѣй первый запѣвало. На свадьбахъ, на посидѣлкахъ Веденѣй первый острякъ и смѣшило. Бывало, онъ только ротъ разѣваетъ, чтобы что нибудь сказать, а ужъ люди хватаются за бока, чтобы смѣяться. Охота во всѣхъ ея видахъ, начиная съ перепелиной «на дудочку», до охоты съ ружьемъ — его дѣло; одно только худо, что у него не было ружья и онъ всякій разъ занималъ его у дьячковскаго сына, за что и отдавалъ ему, по условію треть или половину добычи. Пріобрѣтеніе ружья и еще гармоники, было для него давнишнимъ и наибольшимъ желаніемъ, но, но бѣдности, онъ никакъ не могъ на этотъ предметъ раздобыться деньгами. Гармонику онъ, правда, впослѣдствіи вымѣнялъ у прохожаго офени — коробейника на поросенка и двухъ гусей, но гармоника эта была не велика и далеко не удовлетворяла его. Ему хотѣлось большую, какую-то «о четырнадцати переборахъ, четырехъ ладахъ и съ сильнымъ духомъ», такую, какую ему привелось разъ видѣть у знакомаго фабричнаго парня, пришедшаго въ деревню на побывку. Ежели-бы Веденѣя учить музыкѣ, можетъ быть изъ него вышелъ бы хорошій музыкантъ, но какъ земледѣлецъ, онъ былъ никуда не годящійся. За что не возьмется — ничто не спорится. Начнутъ, бывало, въ сѣнокосъ смѣяться надъ нимъ товарищи.

— Эй, Веденѣй! Смотри, бабы по три полосы скосили, а ты все еще на первой мнешься! Стыдись! Курицы на смѣхъ подымутъ.

— Мнешься! Не мнусь я, а одно дѣло обдумываю. Семъ-ко я косу отточу, такъ покажу я вамъ, какъ я мнусь! Обгоню живымъ манеромъ и на двѣ полосы за собой оставлю. Дай только срокъ, отвѣчаетъ Веденѣй, оттачиваетъ косу, плюетъ на руки и съ крикомъ на бабъ «эй, вы толстопятыя!», принимается косить съ какимъ-то остервенѣніемъ, но минутъ черезъ десять смотришь — ужъ онъ сидитъ усталый, измученный и разсматриваетъ лѣзвіе косы.

— Что-жъ ты? спрашиваютъ его.

— Да что, коса кака-то не подходящая! Зазубрилась. Надо статься, на пѣнь наскочилъ. Эва! кака выемина сдѣлалась.

— Ахъ ты косило-мученикъ! Ужъ лучше бы въ дуду игралъ!

При уборкѣ хлѣба было тоже самое. Люди дѣло дѣлаютъ, а Веденѣй кривляется, прибаутки говоритъ, или съ кѣмъ-нибудь лясы точитъ. Семья начнетъ его ругать, а ему все равно, какъ говорится, какъ къ стѣнѣ горохъ… И такъ во всѣхъ работахъ.

За то соберутся, бывало, крестьяне послѣ работъ посидѣть на завалинкѣ — Веденѣй ужъ тутъ: строитъ дудку или наигрываетъ на гармоникѣ, напѣвая пѣсню и отчеканивая слова въ родѣ:

— А ну-ко, Веденѣй, представь, какъ волостной въ церковь ходитъ, просятъ его присутствующіе.

Веденѣй сейчасъ выпрямляется, выпяливаетъ впередъ брюхо и, заложа руки за спину, семенитъ маленькими шажками.

— Ну, а становаго представь.

— Нѣтъ, нельзя. За это стегаютъ. Пусть дѣвки поцѣлуютъ — покажу. Ну, красныя, подходи по очереди, а, нѣтъ, самъ начну, говоритъ онъ.

— А вотъ только подойди, такъ я тебя и тресну… отвѣчаетъ какая нибудь изъ бойкихъ.

— Это намъ, ангелка, не почемъ. Ты тресни, а поцѣловать поцѣлуй!

И бывало, что Веденѣю доставались отъ дѣвушекъ не только затрещины, но и плевки въ бороду, но онъ не обижался.

Любимымъ занятіемъ Веденѣя въ праздничные дни было: прислуживать въ алтарѣ, выносить налой, подавать кадило, звонить на колокольнѣ. Чуть на погостѣ покойникъ — Веденѣй ужъ тамъ: раздаетъ за панихидой свѣчи, помогаетъ нести гробъ, опускать его въ могилу и по окончаніи похоронъ вмѣстѣ съ причтомъ приглашается на поминки. Также и въ Рождество, въ Пасху, въ престольный день онъ хаживалъ вмѣстѣ съ причтомъ по прихожанамъ и непремѣнно несъ какой нибудь образъ. Короба онъ не имѣлъ, подаяніе провизіей не сбиралъ, но за то изъ каждаго дома выносилъ брюхомъ.

Веденѣй былъ бездѣтный вдовецъ, лѣтъ тридцати слишкомъ. Нѣсколько разъ прицѣливался онъ жениться во второй разъ; но ни одна невѣста изъ окрестныхъ деревень не шла за него, такъ какъ всѣ его знали за нерадиваго мужика да къ тому-же и собой онъ былъ очень не хорошъ: худой, длинный, рябой, курносый. Заплатанная одеженка и замасленный картузъ сидѣли на немъ какъ на колѣ.