Николай Лейкин: Парильщик

— Довольно, довольно! сказалъ наконецъ купецъ и направился въ раздѣвальную, но Веденѣй нагналъ его и вылилъ еще тазъ, называя его купеческимъ.

— Вѣничекъ! крикнулъ онъ въ двери раздѣвальной и вошелъ туда самъ вслѣдъ за своимъ паціентомъ.

Харламовъ вошелъ въ раздѣвальную весь сіяющій и улыбающійся. Тѣло его было красно и мѣстами виднѣлись. даже рубцы.

— Ну что, Харитонъ Иванычъ, угодилъ-ли вамъ нашъ новоторъ? спросилъ Калистратъ.

— На славу братецъ ты мой! То есть такъ, что лучше Кузьмы, отвѣчалъ Х. арламовъ. — Выдай ему на мой счетъ полтину серебра на руки, да поднеси стаканчикъ, сказалъ онъ.

— Потрафилъ! Дивное дѣло! А вѣдь кто могъ подумать! всплескивали руками парильщики.

Съ этого дня Веденѣй сдѣлался любимцемъ купца Харламова. Занятъ онъ — такъ поджидаетъ, нѣтъ его — такъ и мыться не станетъ. Все-бы шло хорошо да Веденѣй самъ испортилъ дѣло. Сначала объ исторіи съ пескомъ онъ разсказалъ парильщикамъ, а потомъ и гостямъ завсегдатаямъ. Между завсегдатаями были и купцы, сосѣди Харламова по лавкѣ. Узнавъ объ этомъ, они долго смѣялись.

Разъ, въ Субботу, Харламовъ пришелъ въ баню, поздоровался съ знакомыми и началъ раздѣваться, приказавъ Веденѣю приготовлять тазы. Къ нему подошелъ его знакомый купецъ, сосѣдъ по лавкѣ, улыбнулся, похлопалъ по плечу и сказалъ:

— А правда, Харитонъ Иванычъ, говорятъ, что тебя здѣсь съ пескомъ моютъ? Мы ужъ и въ рынкѣ смѣялись. Экъ у тебя шкура-то лошадиная!

Харламовъ встрепенулся. Его ударило въ жаръ.

— Какъ съ пескомъ? спросилъ онъ.

— Да такъ. Твой любимый Веденѣй самъ сказывалъ.

— Врешь!

Харламовъ вопросительно взглянулъ на Калистрата.

— Не знаю-съ, Харитонъ Иванычъ. Нешто онъ смѣетъ такъ дерзничать? Вѣдь вы не доска, отвѣчалъ Калистратъ.

Явился Веденѣй.

— Слышишь, ты меня мылъ съ пескомъ?

Веденѣй замялся.

— Отвѣчай, шельминъ сынъ, коли я спрашиваю! крикнулъ Харламовъ.

— Виноватъ-съ… прошепталъ Веденѣй.

Присутствующіе захохотали. Даже самые серьозные и тѣ фыркнули. Харламовъ, какъ ужаленый, привскочилъ на мѣстѣ и принялся ругаться.

— А коли такъ, такъ ладно-же: не видать вамъ больше меня! Я къ вамъ всей душой, я вамъ подарки… а вы накось: насмѣшки надо мной творить вздумали! Да что я кусокъ дерева, что ли, что меня пескомъ?.. Нѣтъ, я это такъ не оставлю, я еще вашему банному хозяину на васъ, собачьихъ дѣтей, нажалуюсь. Пескомъ гостей мыть! Да гдѣ это видано? закончилъ онъ и началъ одѣваться.

Калистратъ началъ его упрашивать остаться, обѣщалъ согнать Веденѣя, штрафъ на него поставить, но Харламовъ былъ непреклоненъ и ушелъ изъ бани, не мывшись.

— Потрись песочкомъ-то! Что жъ ты? крикнулъ ему вслѣдъ знакомый купецъ.

Харламовъ обернулся въ дверяхъ, показалъ кулакъ и хлопнулъ дверью.

На утро къ купцу Харламову отправилась отъ парильщиковъ депутація съ извиненіемъ и съ просьбою снова посѣщать бани. Онъ былъ первымъ гостемъ и отъ него парильщики пользовались въ годъ, кромѣ подарковъ, болѣе чѣмъ сотнею рублей. Кромѣ его самого, въ баню ходили и его прикащики. Харламовъ долго ломался, ругалъ ихъ, увѣрялъ «что ему теперь отъ стыда и глазъ въ баню показать нельзя», но наконецъ смягчился и обѣщалъ придти, но съ тѣмъ однако условіемъ, чтобъ Веденѣй былъ выгнанъ и на мѣсто его выписанъ изъ. деревни Кузьма. Парильщики обѣщали.

— Ужъ только потому съ вамъ шельмецамъ приду, что привыкъ я къ этимъ банямъ. Двадцать лѣтъ къ ряду въ нихъ хожу! А вы, подлецы, не стоите этого! закончилъ онъ.

Веденѣя исключили изъ артели и онъ поѣхалъ въ деревню.

— Пріѣдешь опять въ Питеръ-то, что-ли? спрашивали его на прощаньи парильщики.

— Нѣтъ, братцы, не клеится мнѣ что-то въ Питерѣ. Я въ монахи… Тутъ у насъ десять. верстъ отъ деревни монастырекъ есть. Что-жъ, пойду въ послушаніе. Я это люблю…

— Какой ты монахъ! А дудки-то какъ? А гармоника?…

— Что-жъ ихъ можно и по боку! Не приросли ко мнѣ… отвѣчалъ Веденѣй.

1874