Николай Лейкин: Парильщик

— Это что, это все можно! Попривыкнемъ… сказалъ Веденѣй.

— Ну, ладно, помогай… Въ артель не возьмемъ, а помогать помогай, тамъ выдѣлимъ, глядя потому, чего стоить будешь. Ужо я тебѣ покажу, какъ мыть нужно… Чай пьешь?

— Балуюсь.

Калистратъ посадилъ съ собой Веденѣя пить чай и началъ распространяться о томъ, какъ нужно мыть куща, какъ чиновника и какъ генерала. Напившись чаю, онъ велѣлъ Веденѣю раздѣться, раздѣлся самъ и повелъ его въ баню, для того, чтобы надъ нимъ самимъ показать, какъ нужно мыть.

— Первое дѣло, коли человѣкъ входитъ въ баню и требуетъ помыть себя, нужно его окатить изъ двухъ тазовъ, началъ Калистратъ. Тутъ ужъ снаровка нужна. Одинъ любитъ, чтобы его кипяткомъ шпарили, другой съ прохладцемъ. На первый разъ лучше спросить. Послѣ окатки иной въ жаркую баню прѣть идетъ, а иной и такъ… Сейчасъ ты окатишь чистой водой скамейку, посадишь гостя и принимайся за голову. Для головы нужно приготовить двѣ шайки съ водою: одну для мытья, другую для окачиванія. Ну, садись на лавку, я тебѣ вымою голову…

Веденѣй повиновался. Калистратъ началъ ему намыливать голову и продолжалъ:

— Тутъ ужь скоблить надо, глядя по головѣ. Если голова косматая — въ трехъ водахъ мой, коли гладкая — въ двухъ и мой до тѣхъ поръ, пока волосъ скрипѣть начнетъ. Ну, понялъ?

— Еще бы не понять, отвѣчалъ Веденѣй.

Голова была вымыта. Волосы скрипѣли отъ руки, какъ полозья саней по снѣгу въ сильные морозы.

— Ну, теперь самое главное — спину тереть, потому иной гость изъ-за этого только и въ баню ходитъ, снова началъ Калистратъ и велѣлъ Веденѣю лечь на лавку. Первое дѣло мыло надо взбить, чтобы вспѣнилось. Мыло у насъ хорошее, ежели кипяткомъ обдашь, такъ съ гору пѣны можно намылить.

Калистратъ началъ тереть Веденѣя мочалкой и приговаривать:

— Начинай со спины по легоньку, потомъ все усиливай, усиливай и наконецъ дери во всю и прохватывай главное на поясахъ.

Веденѣй крякнулъ, такъ какъ Калистратъ налегъ на него изо всей силы.

— Ага, кряхтишь. Вотъ тутъ тоже замѣчать надо, отчего гость кряхтитъ: отъ боли или отъ радости. Коли отъ боли, такъ остановись, а отъ радости, такъ поналягъ еще.

Далѣе слѣдовало мытье живота, который было приказано завсегда тереть тише, «а то кишки выдавишь» и наконецъ, какъ окончаніе, мытье рукъ, ногъ, шеи. За всѣмъ этимъ слѣдовало окачиваніе.

— Окачивать можешь сколько хочешь, глядя по гостю. Купецъ Харламовъ къ намъ ходитъ, такъ на того мы въ трое рукъ тазовъ по пятидесяти выливаемъ. Смерть любитъ! закончилъ Калистратъ, вымывъ Веденѣя, легъ на лавку самъ и приказалъ ему, въ видѣ опыта, мыть себя.

Испытаніе кончилось. Веденѣй оказался годнымъ и, съ согласія другихъ парильщиковъ, былъ принятъ. Веденѣй поступилъ въ парильщики Семеновскихъ бань. Поступилъ онъ въ самое жаркое время. Начиналась Страстная недѣля. Передъ праздникомъ, какъ извѣстно, всякій идетъ въ баню. Первое время ему давали мыть только гостей «съ воли», но въ концѣ недѣли наплывъ посѣтителей, желавшихъ обмыть свою грѣшную плоть, до того усилился, что Веденѣю пришлось мыть и завсегдатаевъ.

— Ну, какъ нашъ новый парильщикъ вамъ угодилъ, Иванъ Иванычъ? Изволили-ли отъ него натѣшиться? спрашивалъ завсегдатая староста Калистратъ.

— Да ничего, только онъ все, какъ-то неравномѣрно, то словно скребницей скоблитъ, а то будто съ ребенкомъ… Одно слово, чувства этого нѣтъ, Отвѣчаетъ завсегдатай.

— Вновѣ еще-съ… Попривыкнетъ. Вы вотъ, къ примѣру, не паритесь, а мы его собственно для пару держимъ. Какой хошь паръ выдержитъ — что твой татаринъ, говоритъ Калистратъ и улыбается той улыбкой, какому обыкновенно, улыбается мелкая чиновная пѣшка, ежели съ нимъ пошутитъ директоръ департамента.

— Поднеси ему стаканчикъ, что съ нимъ дѣлать! заключаетъ завсегдатай.

Веденѣй кланялся, пилъ и думалъ: «а вѣдь жисть-то, и въ самомъ дѣлѣ, здѣсь хорошая. Что это меня спервоначалу въ парильщики не угораздило?» Въ концѣ недѣли ему пришлось и видѣть многоуважаемаго завсегдатая.

Купца Харламова, того самаго, на котораго по разсказу Калистрата, «въ трое рукъ по пятидесяти тазовъ воды выливаютъ». Харламовъ былъ высокій, крѣпкій мужчина съ черной бородой и держалъ себя важно. Когда онъ вошелъ, всѣ парильщики поклонились въ поясъ и бросились съ него стаскивать шубу. Освободившись отъ шубы, Харламовъ три разъ перекрестился на образъ и спросилъ, свободенъ-ли его любимый парильщикъ Кузьма?

— Моетъ-съ, вы подождите, Харитонъ Иванычъ, онъ сейчасъ освободится, сказалъ Калистратъ и прибавилъ:- И то ужъ онъ объ васъ стосковался: что это, говоритъ Харитона Иваныча давно не видать! На фатеру къ вамъ хотѣлъ бѣжать — справиться, что ужъ здоровы-ли вы? Давненько не изволили быть…