Виктор Широков - Шутка Приапа, или Обречение смолоду

По вечерам Владимир Михайлович захаживал к Нине в подобие фитобара, где регулярно пил ароматный чай из крымских трав, утолял голод домашним сыром и напряженно вспоминал перипетии романа о семье Витковских. Он чувствовал, что если он не запишет немедленно по памяти полторы сотни машинописных страниц, то уже никогда жуткая тайна П-ской могилы не сможет позволить оттягиваться миллионам потенциальных читателей наподобие других триллеров прошлого века типа "Страшной мести" или "Кармен". Дозированная пошлость по-своему гениальна, как "секрет" ряда животных необходим для производства лучших духов. Бедный Гордин, magistre de elegantum отечественной литературы, впервые попробовал себя в качестве "играющего" тренера.

В Доме творчества он встретил две татарские супружеские пары. С одним из поэтов он учился в литинституте и даже с удовольствием переводил его ранние стихи, но сейчас почему-то не встретил должного взаимопонимания, возможно, у автора был комплекс супергениальности. Его псевдоним, кроме шуток, был Мехмед Модель. Другой поэт, Равиль Хайруллин, лысый, сосредоточенный главным образом на своем физическом здоровье, бегал с утра до вечера в полном спортивном обмундировании по территории Дома творчества, опасаясь выбежать хотя бы на набережную; в творчестве он последнее время перешел со стихов на прозу, в которой Гордин пока мало что понимал, и то время, что не бегал по асфальту, стучал на пишущей машинке "Ятрань".

В татарской компании Гордин и посетил Бахчисарай и Чуфут-кале, но главной радостью и туристической достопримечательностью для него оставался собственный отдельный номер в коттедже, а последующей по значимости набережная. Именно здесь он встретился и познакомился с белорусской волейболисткой (без метафорического гротеска и метонимии, господа!) Тамарой, к тому же любительницей игры в шашечные поддавки, чьи глаза затмили на какое-то время глаза Тани Паниной и Гордин забуксовал на девятой главе. Именно на набережной он встретился с другой, сегодняшней Таней Паниной, которая читала ему наизусть три ночи кряду романы Генри Миллера, на ходу иллюстрируя их живыми картинами в одном (собственном) лице или в двух лицах, привлекая в качестве напарника Гордина.

Вода для купания была ещё холодная, и только, взяв с собой непочатую бутылку коньяка (половину - до, вторую - после, а ещё лучше целиком вместо) можно было попытаться получить удовольствие от бултыхания в среде обитания медуз и прогулочных водных велосипедов.

В поселке отдыхали актрисы, любившие посещать писательский пляж. Одна из них была второй женой поэта и драматурга Виктора Коркина, следовательно для Гордина - табу, а вторая - очень даже ничего, если бы не любила театр абсурда и не пыталась превратить в оный самые простые человеческие желания. Впрочем, она настолько вдохновила нашего героя, что он не только написал пьесу о Державине александрийским стихом, где роль императрицы Екатерины предназначалась именно вдохновительнице, парадокс заключался в том, что по замыслу сбитого с панталыку автора императрица должна была выступить арбитром на дуэли двух лесбиянок, а это даже для студенческого театра МГУ времен перестройки и гласности было западло, но и похитил её синий лифчик (верхнюю часть купальника) и увез его с собой, фетишист несчастный, чтобы до сих пор хранить в пластмассовой матрешке (футляре от новогоднего подарка десятилетней давности).

Подвиги Владимира на благодатной коктебельской земле, возможно, и увеличивались бы в геометрической прогрессии, но однажды, подойдя к своему номеру, он был остановлен у двери парой гарных парубков в шортах и топ-лесс, которые, вежливо предупредив его возможное сопротивление и бессмысленные встречные вопросы, осведомились: "Мистер Гордин? How are you? Don't warry. Вас изымает Интерпол".

Так закончилась, не успев начаться, коктебельско-амурная история нашего московского беглеца.

10

Этапировали Гордина по-божески, без излишнего афиширования. Разрешили спокойно собрать вещи, произвести расчет и даже получить назад деньги за неиспользованные дни в Доме творчества. Посоветовали причиной срочного отъезда выставить срочную творческую командировку за рубеж, на международную книжную выставку. Прослышавшие об этом отдыхающие коллеги те несколько часов, которые он провел в предотъездной беготне на территории Дома творчества, смотрели на него с повышенным интересом и изрядной доли зависти, перемешанной с ненавистью. Поэт Вадим Кривда подошел и на правах старого знакомого досконально осведомился: в какую страну, надолго ли едет Гордин и нельзя ли ему присоединиться или хотя помочь распродать часть тиража его книги стихов, изданной за свой счет в Ташкенте... Владимир Михайлович изворачивался, как уж на сковороде, придумывая несуществующие подробности и детали.