Виктор Широков: Уральский декамерон

Не помню, как прознала про мой астрономический карточный долг моя бедная матушка, но однажды я проснулся в 4 утра в своей крохотной комнатке сегодня давно проданного в чужие руки родительского дома от странных всхлипываний и сморканий и с трудом сообразил, что это плачет мать, сидя на стуле около моего продавленного еженощным прилежанием дивана.

Друг мой, поверьте мне на слово, что слезы случайных подруг и постоянных любовниц просто ласковый летний дождичек, эдакая грибная морось, а вот матушкины слезы - затяжной ливень мрачной осенней грозы. Отдаленные и приглушенные аккорды рыданий только усиливают душную атмосферу безвыходности.

Я попытался, было, утешить её, но она отмахнулась от моих утешений, как от надоедливого комариного жужжания и в ответ на последующие мои расспросы потребовала от меня немедленно побожиться, что я женюсь и женюсь именно по её выбору.

- Хоть на богатой вдове-уродине, хоть на хорошенькой бесприданнице, легкомысленно пообещал я, желая унять предрассветный ливень, и как будто даже преуспел в этом благородном начинании. Жалкое подобие улыбки скромным лучиком промелькнуло на её помятом и нетронутом новомодным макияжем морщинистом лице.

- Помнишь ли ты, Ромка, шаловливую Амалию Потоцкую, с которой самозабвенно играл в больничном садике, ещё до учебы в школе? Ты же потом в 6 лет очень жениться на ней хотел, настолько тебе нравились её рыжие кудрявые волосы, за которые ты бесконечно таскал её, вызывая одновременно рев и обожание. Между вами разница три года была, тогда существенная, а сейчас вы почти ровесники. Но когда ты был уже во втором классе, её отца, подполковника войск ПВО, перевели в Рязань командиром отдельного полка, и твою кудрявую подружку подхватил отчаянный ветер странствий. Отец её вскоре умер, оставив дочь сиротой, хотя и богатой наследницей, причем не столько его скромных армейских капиталов, сколько приданого его жены, а она была ох непростой женщиной, сгоревшей в одночасье от скоротечной чахотки. Среди доставшихся Амалии вещей выделялся ларец красного дерева (по размерам вполне вместительный сундучок), доверху набитый уральскими самоцветами и якутскими алмазами, до которых была охоча бабка Амалии, между прочим, дочь крупнейшего сибирского золотопромышленника Рукавишникова. Ее старший брат Иван, известный писатель, погиб в гражданскую войну, а она прошла сквозь рифы и отмели ГУЛАГа, выжила на зоне и, освободившись в середине 50-х годов, сумела отыскать захоронку в полуразрушенной усадьбе и за несколько месяцев до своей нелепой смерти во время сна от угарного газа (вместе с любимой подругой лагерных лет, поэтессой Софьей Чеглок, которую лет десять назад издали в Америке и нарекли "дальневосточной Сафо") передала через надежных людей многомиллионный клад единственной внучке Амалии.

Странное дело, но в разбойное послевоенное время и к тому же на диком Урале никто не позарился на этот драгоценный ларец, хотя многие варнаки и зимогоры были наслышаны о подарке почившей безвременно зечки. Если вначале возможно их охолаживало личное оружие бравого подполковника, на тот момент ещё капитана войск ПВО, то потом его бессменный ординарец, заросший как обезьяна жестким волосом, дагестанец Султан Султанов с неразлучной финкой и золотозубым блеском клыкастой фиксы отпугивал потенциальных налетчиков. Султан Султанов женился на соседке по лестничной площадке Амалии, ушел в отставку и устроился участковым по своему же адресу, чтобы иметь возможность присматривать за дочерью любимого командира, сдержать данное ему перед смертью честное кавказское слово не оставлять малютку, которая только-только получила паспорт, без опеки.

- Дорогой Роман, - произнесла моя несколько успокоившаяся матушка. Действительно у тебя нет другого выбора, кроме как жениться на Амалии. Я списалась с её тетушкой, которая готова нам споспешествовать, вот только старший брат Амалии, генеральный директор рязанского нефтеперерабатывающего завода, Алоизий имеет другие планы, намереваясь выдать её за престарелого аудитора местного банка. Надо срочно ехать в Рязань тебе, Ромка. Амалия сейчас в отъезде, где-то на Дальнем Востоке; куда она отправилась в командировку от "Комсомолки", собкором которой является, чтобы написать очерк о зоне, где была на поселении её незабвенная бабушка и похоронена также розовоперстая Софья Чеглок.

Матушка не преминула добавить мне на прощание ещё несколько наставлений, которые я пропустил, как водится, мимо ушей. И в тот же вечер я выехал проходящим поездом в столицу, чтобы как можно быстрее попасть в благословенную Рязань, где в ларце красного дерева находится мое будущее спасение, принявшее на этот раз форму драгоценностей величиной чуть ли не в страусиное яйцо.