Виктор Широков - Вавилонская яма

Его внимательно выслушали все обитатели дома, но только Фегей обратился к гостю:

- Жалко мне тебя, несчастный человек, но не менее виноват твой отец и Аполлон. Первый, потому что не предотвратил страшное преступление, не удержал твою руку. Они - подлинные убийцы, а не ты, дитя мое. И думаю, что мои близкие согласны со мной.

Общее молчание было подтверждением его предположения, общим одобрением решения псофидского царя.

Алкмеону предоставили ночлег, а наутро Фегей совершил обещанный накануне обряд очищения. Фегей не только помог Алкмеону, но и практически усыновил его.

Текло время. Алкмеон и Алфесибея почувствовали неодолимую тягу друг к другу. Заметили их взаимное влечение и все остальные домочадцы. Братья были весьма недовольны и как-то высказались прилюдно о том, что пришелец недостоин руки их сестры, к тому же он беден и не сможет заплатить положенный по обычаю выкуп за невесту - вено.

Услыхав последний упрек, Алкмеон усмехнулся и, расстегнув свой широкий пояс, вынул из его полости необыкновенное ожерелье, красы неописуемой: на золотом обруче крепились на золотых нитях семь золотых треугольных пластин, в центре каждой багровел драгоценный камень и лишь на седьмой пластине сверкал крупный незамутненный алмаз.

- Как вы считаете, может ли подобная вещь послужит должным выкупом? Во сколько коров можно оценить это украшение?

Фегей по-отечески ответил:

- Даже во всей Аркадии не хватит стад. Нет цены этому ожерелью.

- Позволь же, отец, передать его тебе и попросить руки твоей дочери.

- Твоему подарку самое место на шее Алфесибеи, а не в моей казне, и я от всего сердца благословляю ваш союз, - заявил растроганный псофидский царь и обвил ожерельем зардевшуюся от смущения и одновременно счастья скромницу-дочь.

Началась новая жизнь, и все бы ничего, но не посылали эллинские боги детей новоявленным супругам. Значит, обряд очищения не удался полностью и материнская кровь не была смыта с рук убийцы окончательно. Опять стали Эринии мелькать перед глазами Алкмеона, и братья Алфесибеи посоветовали её мужу отправиться за советом в Дельфы.

У порога дельфийского храма его встретила Манто, дочь Тиресия, которую в свое время захватили Эпигоны на пророческой башне в Фивах и переслали её в Дельфы, посвятив Аполлону. Она поведала бывшему господину, что Аполлон в его случае бессилен, ибо над Эриниями властвует только одна богиня, Мать-Земля. И следует Алкмеону идти в Додону, где растет дуб этой самой древней богини, где гуляют её кроткие голубицы и пророчествуют жрецы-Селлы.

Алкмеон направился в Додону, с утроенной яростью преследуемый Эриниями. Нашел он дуб богини, нашел меж его корневищ жрецов, и Селлы внимательно выслушали страдальца.

Следующий ответ прозвучал из их уст:

- Поскольку Мать-Земля осквернена твоим преступлением, она отказывает тебе в очищении. Успокоение ты найдешь только там, где новая земля, не существовавшая во время твоего преступления и не бывшая следовательно его свидетельницей.

Страдалец потерял последнюю надежду. Разве можно найти где-нибудь новую землю, когда есть только одна, единожды рожденная. Значит, он обречен на вечные муки.

С тяжелым сердцем и мутным сознанием ушел Алкмеон из Додоны. Эринии неслись за ним, как волосы, развевающиеся по ветру. Они вцепились в него с жесточайшим упоением и необыкновенной силой.

VII

Почему я обречен на такие же мучения? Почему эринии меня преследуют? Я не матереубийца, хотя принес своей матери немало горьких минут и разочарований. Но такова жизнь. Все мы, как цирковые лошади, бегаем по кругу до посинения, не умея и не желая перескочить через барьер.

Я не матереубийца, но чуть не погубил свою горячо любимую жену. Я причина её неудач, её болезней и, главным образом, потому что совсем не тот человек (по её же словам), за которого она выходила замуж. Тогда я был подающим надежды (до сих пор подаю) молодым (постарел) поэтом, неплохим хирургом, а сейчас - тупое бессердечное животное, едва-едва прикрывающее картонной маской добропорядочности отвратительное мурло прожженного эгоиста, который инстинктивно озабочен только удовлетворением своих примитивных инстинктов: обжорства, лени и изощренного сластолюбия.

Вот уже четверть века, как я практически не ударил пальцем о палец; то, что я сообщал ранее о своей работе в газете или издательстве, а тем более в школе - очередное мозговое завихрение, провал в памяти.

Я круглыми днями сижу в квартире, купленной родителями моей жены, без конца жую, ем сыр, колбасу, котлеты, ветчину, маслины, суп, оливки, плов, опять бутерброды с сыром и колбасой, и сигареты, сигареты, сигареты. Наша квартира пропиталась табаком, точно общественная "курилка". Если в доме заводится алкоголь, я выпиваю его незамедлительно. И целый день пью чай и кофе, после чего сплю, не разбирая времени. Сплю лежа и сидя, полустоя и полулежа. Иногда я смотрю телевизор, но мало что понимаю, может ещё и потому что постоянно прыгаю с канала на канал, переключаясь с кнопки на кнопку, благо изобретен пульт, позволяющий не подходить к телевизору.