Василий Брусянин - Уличный папа

Перегнал Суслина извозчик, быстро увлекая на вокзал господина в котелке. За деревьями послышался шум вагонов, — шёл поезд. Протяжно просвистел паровоз, и машинист точно надавил на последнюю нотку, так странно она взвизгнула и замерла. И печально пахнуло на него от свистка паровоза, точно кто-то большой прощался там, за лесом, и выкрикнул боль разлуки так, чтобы все услышали.

«И этот — наверное отец», — подумал Суслин о господине в котелке, проехавшем на вокзал.

Дошёл до рельсов, подлез под опущенный шлагбаум и пошёл к белой даче. Только что промчавшийся поезд стоял у станции. Подумал: «Не поехать ли?..» Решил идти дальше, пройти до белой дачи.

А вот и Леночка и бонна-немка. Идут они со станции и несут какие-то свёртки… Ближе, ближе… Что-то невнятное говорит немка, Леночка отвечает: «Nicht! Nicht!..» Пошли тише. Немка развернула какой-то пакетик, что-то предлагает девочке, а та опять: «Nicht! Nicht!» Метнулся в сторону Суслин и обернулся. Твёрдыми шагами перешёл дорогу и пошёл навстречу Леночке и бонне… Всё ближе и ближе к ним. Всё сильнее и сильнее вырастает в нём желание подойти к Леночке и сказать, что у него накопилось в душе.

Поравнялся с ними, подошёл ближе. И сказал трепещущим, подавленным голосом:

— Леночка, здравствуй… Ведь я — папа твой!..

Взвизгнула девочка, и глаза её от испуга стали большие и неподвижные.

— O, mein Gott!.. — выкрикнула немка.

И обе они шарахнулись от него в сторону и перебежали на другую сторону дороги.

— Дети пугайт нельзя!.. Некорошо! — вскрикнула немка, заслоняя собою перепуганную Леночку, прячущуюся за бонну.

А он шёл за ними быстрее и быстрее, а они убегали от него.

И говорил он:

— Леночка! Леночка!.. Я — твой папа!.. Пойми же меня — я — твой папа!..

И бежали от него Леночка и бонна и убежали в ограду белой дачи…

И пошёл он в сторону, быстро, один…

Пока шли садом до террасы, на которой за опущенными занавесками бледно горела при свете белой ночи лампа, — немка хохотала, смеялась и Леночка. Сумасшедший господин только напугал, и то несильно.

— Сумашешщий!.. Сумашешщий! — бормотала немка.

— А он нам и худо мог сделать? — задавалась вопросом девочка.

Но немка ничего не сказала.

На террасе за чайным столом сидел художник Свинцов, в чечунчовом пиджаке и с всклокоченными волосами на затылке облысевшей головы. Рядом с ним сидел дачный сосед, полковник в отставке Ермошин. Длиннополый тёмный сюртук со светлыми пуговицами и с поперечными погонами был на нём тщательно застёгнут. Распушив седеющие длинные усы, полковник курил папиросу в янтарном мундштуке и глубокомысленно смотрел на доску с расставленными на ней шахматами. Оба серьёзно играли в шахматы, а Наталья Дмитриевна, в белом капоте, хлопотала у самовара, заваривая чай.

— Мамочка!.. Мамочка!.. — громко выкрикнула Леночка.

— Тс!.. Тише, Леночка!.. Ты же знаешь — папа не велит шуметь, когда играют в шахматы…

— Лена, тише! — грузным голосом протянул отец.

— Мамочка, — шёпотом продолжала Леночка, — какой-то господин… прилично одетый… какой-то господин…

— O, mein Gott!.. Сумашешщий! — повторяла бонна.

— Какой-то приличный господин напугал нас посреди дороги…

— Лена, тише!.. — снова послышался окрик папы.

— Господи Боже мой!.. Леночка, говорят тебе, не кричи!.. Ну, что такое?.. Идём сюда…

Наталья Дмитриевна положила на плечи Леночки руки и увлекла её в полутёмную столовую с большим роялем в углу и с картинами на стенах.

— Мамочка, он подошёл к нам, расставил руки во всю дорогу да как крикнет мне: «Леночка, здравствуй!.. Я — твой папа!.. Леночка, я — твой папа!» Вот смешной господин!..

— Сумашешщий!.. Сумашешщий!.. — твердила бонна.

— Да кто он?..

— Господин, приличный… в шляпе, с тросточкой… Развернул руки и говорит: «Я — твой папа, Леночка!.. Я — твой папа!..» Правда, мама, смешной уличный папа?.. Папа мой играет с Александром Петровичем в шахматы, а там ходит какой-то уличный папа…

Лицо Натальи Дмитриевны точно разом опустилось и побледнело, брови сдвинулись, руки задрожали. Она слышала, что говорила ей бонна, разъясняя подробности происшествия, и не слышала голоса немки.

— Ну, будет, деточка!.. Будет!.. Идём чайку попьём… а то папа рассердится…

Разлила Наталья Дмитриевна по стаканам и чашкам чай, а бонна перенесла к тому концу стола, где Свинцов и полковник играли в шахматы. А Леночка, присмиревшая и задумавшаяся, сидела за столом и пила чай с печеньем. Посмотрела она в серьёзно-печальное лицо мамы, и ей почему-то вдруг стало невесело.