Николай Телешов - На тройках

Продолжая хохотать, в комнату вбежала молодая женщина, но, увидав компанию, мгновенно остановилась и замолчала в смущении, тяжело дыша. За нею, отдуваясь, вошел молодой мужчина в очках, которые запотели от холода и были спущены на конец носа.

- Занято! - подумал он вслух, видя, что сесть ему некуда.

- Мы можем подвинуться, - любезно предложил Сучков. - Господа, подвиньтесь!

Вошедший поклонился в знак благодарности и сказал, вытирая платком очки:

- Садись, Оля, есть место.

Очевидно, та не ожидала встретить столько народа, когда, смеясь, вбегала сюда, и сначала смутилась, но теперь оправилась от первого впечатления и быстрым взглядом оглядела комнату и людей, взглянула мельком на Сучкова и Кумачева, остальных не заметила и снова весело улыбнулась.

- Ох, устала! - промолвила она, садясь прямо на сундук и кокетливо поправляя на себе пуховый платок, который, казалось, ласкал и нежил ее шею и щеки.

- Садись к столу, что ж ты на сундуке!

- Дай отдохнуть минутку! Какая тяжелая лестница!

Она хотела вздохнуть, но вместо этого опять засмеялась и встала, поправив еще раз пуховый платок, закрывавший ее спину и грудь и одним концом спускавшийся до полу.

Это была женщина лет двадцати двух, не более. Голову ее покрывала высокая барашковая шапка, похожая на мужскую; из-под шапки виднелись волосы, почти такие же темные и длинные, но когда она открывала глаза (взгляды ее были внезапны), то ресницы, казалось, блестели заодно с ее крупными лучистыми глазами. Ее появление внесло с собою что-то живое, непонятно бодрое, вызывающее.

Запах щей, начинавший было щекотать аппетит, утратил свое обаяние; приказчики сбились в кучу; Сучкову стали мешать его красивые бакенбарды, которые пришлось поэтому откидывать вправо и влево и хмурить на них свои красивые брови; Кумачев перестал есть; Тирман задумался о чем-то очень лукавом, и только Матвей Матвеевич продолжал свой ужин, хладнокровно наблюдая за всей компанией.

- Оля, ты будешь есть?

- Разумеется, Леонид! Я голодна, - отвечала та, усаживаясь за стол.

- Человек! Какой у вас ужин?

- Щи-с! Заливная стерлядь!

Оля, не дав ему договорить, сказала:

- Стерлядь, стерлядь!

Пользуясь своим случайным соседством, Матвей Матвеевич спросил Леонида, далеко ли он едет.

- В Малмыж, - отвечал тот хмуро. - Черт знает какое сообщение - на лошадях! А жене вот нравится.

Та улыбнулась при этих словах. Улыбнулся и Панфилов, взглянув на нее. Улыбнулись и прочие, предвкушая общий разговор.

- Да, мне очень нравится, - сказала Оля, видя, что все на нее смотрят. - Железная дорога так монотонна, так надоела! А здесь все новое. Говорили, будто дорога плохая, - нисколько.

- Это только сначала, сударыня, - вежливо заметил Панфилов. - А пойдут Чугуны, Осташиха... да еще Аракчеевские аллеи, так не приведи бог!

- А вы далеко ли? - спросил Леонид.

- Мы на ярмарку, в Ирбит едем.

Стали говорить про Ирбит и Малмыж, и разговор малопомалу сделался общим. Выяснилось, что Леонид - чиновник из Петербурга, едет по делам службы, получив в Малмыже место инспектора, не то податного, не то еще какого-то, - никто этого не разобрал.

- Я так рада, что еду на тройках, - говорила его жена Кумачеву. - Это такое удовольствие: летишь - сердце замирает!

Она очень мило зажмурила глаза и еще милее содрогнулась при этом, словно показывая, как у нее замирает сердце. Между тем ужин был окончен, и Панфилов поднялся. Глядя на него, встали и прочие.

- Желаю благополучного пути! - поклонился он Ольге Васильевне.

- Вы уже едете? Поедем и мы, Леонид!

Тот, очевидно, не имел обыкновения спорить; молча вытер губы, поправил очки и, положив деньги, стал собираться. Кумачев воспользовался случаем подержать Ольге Васильевне шубу; за это она поблагодарила его такою улыбкой, что не только у него, но даже и у Сучкова заблестели глаза.

С сожалением подумал теперь Кумачев о своей лихой тройке, которая унесет его далеко от всех: "Черт бы ее побрал вместе с Тирманом - куда торопиться!" Однако все вышли на двор под веселый говор и пожелания Дмитрия Ульяновича, который со свечкою стоял на лестнице и провожал их, называя всякого по имени и вплетая сюда разрые слова, вроде: "господи боже", "батюшка", "Никола Милостивый"...

"Веселая барынька!" - подумал Панфилов про Ольгу Васильевну, пока та усаживалась в повозку. Зная хорошо слабости своих спутников, особенно Сучкова, он был уверен, что ихние тройки теперь далеко не ускачут, а будут все время держаться поближе к новой. Вот прекрасный случай уехать от них так далеко, что после и не догонят!