Но ответа не последовало.
- Эй, мадам, вы меня слышите? – Иван замахал рукой перед остекленевшим взглядом сидящей, но вновь удостоился того же ответа. – Хорошо. Тогда я позову какого-нибудь врача.
- Не нужно мне никого. – Стоило Ивану зашагать прочь, как он, наконец, удосужился услышать голос сидящей.
- Хорошо. Ну тогда вы должны объяснить мне свое поведение. Что у вас стряслось? - как-то не привычно для самого себя поинтересовался Иван, ведь в последнее время ему лишь приходилось слушать подобные вопросы, а никак не задавать.
В Иване включился режим милиционера, который должен был докопаться до сути, оказать помощь. Он уже и забыл – как это, интересоваться чужими бедами и проблемами. А сейчас ему это было просто необходимо, чтобы не свихнуться от собственных.
- Я внимательно вас выслушаю и, быть может, смогу помочь. А если вы будете бездействовать сидя на ледяном цементе, легче уж точно никому не станет. Вставайте и пойдем пить кофе. Я угощаю.
- Думаешь ты самый умный? Думаешь, что все знаешь? – женщина вновь заговорила, и каждое ее слово излучало боль и злобу.
Нет, эта злость не была предназначена лично для заботливого мужчины. Она была адресована всему миру. Всей вселенной. Иван в этом был уверен точно так же, как в том, что дважды два - четыре.
- Нет. Не думаю. Просто пытаюсь помочь. Просто вижу, что помощь вам нужна. Не желаете принимать ее от меня, я сейчас же позову медсестру. Пусть вами занимаются профессионалы. А у меня и своих забот хватает.
Ивану было безумно жаль эту девушку. Ему бы хотелось быть чем-то полезным, но навязывать свои услуги, он точно не собирался. Сил на бессмысленные уговоры и назойливую помощь у него не было. Его мысли вновь оказались в операционной, где в это время лежит бездыханное тело его Бахтияры, а он тут возится с какой-то малахольной. Да и что, в конце концов трагического может произойти в ее возрасте? Какой-то «козел» разбил сердце? Или «птичку жалко»? Времени проведенного рядом с этой особой Ивану хватило, чтобы понять, ей до сорока еще очень далеко, а вот двадцать пять, максимум тридцать, это о ней. У нее вся жизнь впереди, а она, стопроцентно, убивается из-за какой-то ерунды.
- Я же уже говорила – не нужно никого звать. Мне уже никто не поможет. Мне ничего не нужно, даже собственная жизнь... И ты проваливай, пока на грубости не нарвался. – Вновь зло зашипела девушка, автоматически удаляя ручьи с лица.
- Знаешь что, красавица, ты поосторожнее в выражениях. – Психике Ивана давным-давно требовалась разгрузка, которую он с удовольствием устроил себе с подачи незнакомки. – Ты, родная, еще не знаешь, что такое настоящая «грубость» и слова «мне уже никто не поможет», скорее всего, слишком громкие в твоем случае. А в сторону собственной жизни я бы вообще не стал так грешить. Она слишком коротка, чтобы ею так распорядиться. Кто-то, когда-то подарил ее тебе и радовался каждой твоей улыбке, каждому произнесенному слову, сделанному шагу… Ты не вправе произносить подобные слова! «Никто не поможет» - это когда ты лежишь на операционном столе и от тебя уже ничего не зависит. Возможно от твоего организма, или от доктора, который распанахал тебя остреньким ножичком. Но не от тебя! Забьется ли вновь твое сердце, не тебе решать. Вот это - "никто не поможет". «Никто не поможет» - это когда ты умираешь, прекрасно знаешь об этом, и ничего не можешь с этим поделать. Вот что значит это твое "никто не поможет", а как минимум двум людям безумно хочется, чтобы ПОМОГЛИ. А ты здоровая барышня с обеими руками, ногами и голова на плечах, пусть и с вавками, но все же имеется, а такое несешь! Больная!
Незаметно для самого себя, Иван начал орать на постороннего человека. Он не понимал, как можно быть таким эгоистичным и разбрасываться собственной жизнью, когда другие изо всех сил борются за право жить. Он был по-настоящему взбешен.
Молодая женщина медленно поднялась с пола. Слезы на ее лице застыли. Сделав несколько коротких шагов, тонкими руками она пригвоздила Ивана к больничной стене.
- Кто дал тебе право судить мои слова? Кто дал право поучать? И скажи мне, пожалуйста, имею ли я право на каждое произнесенной слово, в случае если на этом чертовом операционном столе всего несколько часов назад лежал мой ребенок, и от него ничего не зависело?!!! Имею ли я право на собственные слова, если его совершенно здоровое сердце не захотело больше биться в его груди?! Когда он был единственной радостью и солнечным лучом в моей гребаной жизни, но это не удержало его в ней, имею ли я право так говорить?! Как ты думаешь, потеряв единственный смысл своей жизни, могу ли я утверждать, что она мне больше не нужна?!
Читать дальше