Валентина Журавлева: Изобретение инженера Комова

Солнце прорвало на миг тучи и, царапнув город холодными лучами, исчезло. Снова повалил мокрый снег. Длинная очередь возле наглухо закрытой булочной подобралась, съежилась. Вяло переругиваясь, люди думали о своем: в депо вторую неделю не работали, на чугунолитейном опять срезали заработок. Надвигалась голодная зима.

Мимо прошел английский патруль. Рослые, сытые солдаты лениво посматривали по сторонам. Удивлялись: «Зачем так много бумаги на стенах?»

Бумаги и в самом деле было много. Рядом со свежими — только из типографии — приказами верховного правителя адмирала Колчака висели воззвания директории, декреты Сибирского временного правительства. Кое-где, еще с весны, сохранились обрывки пожелтевших листовок с хлестким обращением: «Товарищи!» и подписью «Омский комитет РКП(б)».

У приземистой, сплошь обклеенной афишной тумбы стояли двое. Пожилой солдат в обтрепанной шинели без хлястика читал речь Колчака в «Правительственном вестнике»:

— Глав-ной своей за-да-чей став-лю по-бе-ду над боль-ше-виз-мом, уста-нов-ление закон-ности и соз-да-ние бое-спо-собной армии…

Медленно повторил: «Боеспособной армии», выругался и опасливо посмотрел на стоявшего рядом. Время такое — всякий донести может.

Высокий человек в дорогом касторовом пальто и мерлушковой шапке, казалось, ничего не слышал: он читал объявление о распродаже имущества. Солдат сплюнул и быстро пошел прочь, подозрительно оглядываясь, волоча по талому снегу размотавшуюся обмотку.

Человек в касторовом пальто дочитал объявления, поправил пенснэ и не спеша зашагал в противоположную сторону, к центру. Шел, благожелательно поглядывая на прохожих, предупредительно уступал дорогу офицерам, останавливался у витрин. Магазины торговали втридорога, но бойко. Да и было кому покупать! Черт знает, скольких людей согнала революция с насиженных мест! Финансовые воротилы из Питера, московские промышленники, купцы с Поволжья, помещики орловские, курские, самарские, оренбургские… Горели по ночам огни ресторанов, ревел духовой оркестр в офицерском собрании, на улице, рядом с колчаковской ставкой, меняли деньги: керенки на колчаковские, колчаковские — на фунты стерлингов…

Человек в касторовом пальто свернул на Красноярскую, Остановился у окна мастерской, достал из кармана платок. Протирая пенснэ, быстро оглядел улицу и скрылся в подъезде бревенчатого двухэтажного дома.

В маленьком коридорчике было темно. Человек прислушался, постучал. Помедлил и стукнул еще — едва слышно.

Дверь приоткрылась. Хриплый голос негромко сказал: «Проходи».

В комнате было холодно, Хозяин, немолодой, худощавый, в застегнутом ватнике, сидел на корточках перед железной печью. Подкладывал щепочки. Большой жестяной чайник на печи тихо посвистывал. Человек в касторовом пальто ходил по комнате.

— Волнуешься, Сергей Николаевич, — усмехаясь, говорил хозяин. — Вот ходишь, шумишь. А сосед дома. Стены здесь такие — все слышно.

Сергей Николаевич отошел к окну и с минуту задумчиво смотрел на отсветы пламени, игравшие на стекле.

— Плохой ты конспиратор, — продолжал хозяин. — Давно бы завалился, да вид у тебя барский. Лучше всякого документа. Меня хоть в шубу одень, не поможет, — он посмотрел на свои руки, почерневшие от машинного масла. — За версту мастеровщиной пахнет.

— Перестань, Мостков, — с раздражением сказал Сергей Николаевич.