Валентина Журавлева: Изобретение инженера Комова

— Идем!

В просторной комнате неярко горела электрическая лампочка. У завешенного окна лежал странной формы прибор — нечто вроде опрокинутого набок самовара. Короткая, сужающаяся труба была направлена на дверь. На полу валялись куски жести, окурки, обугленные доски.

Комов возился с прибором. Подсоединил провода, обернулся к Воротынцеву: «Смотри!» — и рванул рычажок.

В «самоваре» что-то ахнуло, загудело, забилось, и узкий — с вязальную спицу — световой луч прорезал комнату. В нем ярко вспыхивали пылинки. На стене задымились обои. Комов молча водил аппаратом. Световой луч потускнел, вспыхнул дважды и погас. Когда глаза Воротынцева освоились с полумраком, он увидел на стене выжженное: «Комо…»

Комов радостно улыбался, глаза поблескивали.

— Ну, как?

Вернулись к креслам. Комов жевал бисквит, подливал себе коньяк.

— Это начало. Проба пера, — он покосился на Воротынцева. Тот молчал. — Я начал с порохов. Ничего не выходило — медленно горят. Перешел к динамиту. Зверская штука! Дважды аппарат разносило на куски. Но зато мощность поднялась. И все-таки мало. Теперь думаю попробовать гремучую ртуть. Раздобыл детонаторы…

Воротынцев покачал головой.

— Гремучая ртуть — инициирующее взрывчатое вещество. Гореть она не будет, произойдет взрыв.

— Возможно, — Комов взволнованно шагал по комнате. — Возможно. Поэтому ты мне и нужен. Я в физике и химии пас… — он вплотную подошел к Воротынцеву. — Слушай, Сергей Николаевич… Мы знаем друг друга не первый год. Я предлагаю тебе войти в компаньоны.

Воротынцев снял пенснэ, прищурил близорукие глаза.

— Допустим, что аппарат построен. Что дальше? Комов ответил не сразу. Задумчиво смотрел на огонь:

— Война покончила с сентиментальной болтовней. Гуманность, прогресс, цивилизация — вздор, вздор. Человечество признает только силу. Мой аппарат — это сила. Не собираюсь ее отдавать. Да и некому. Капитализм идет на спад — в этом я с большевиками согласен. Но только в этом. Наивная мечта — с безграмотными мужиками перекроить Россию. Не верю. Последнее слово за нами, инженерами. Управлять должны ученые, инженеры. Капитализм привел к мировой войне. Дальше некуда, большевики начали с гражданской войны. Спасибо. Мы, инженеры, должны сказать: «Хватит!» Рабочего можно заменить автоматом, механизмом, наконец, неграми из Центральной Африки. А без ученых, без инженеров мир погибнет в неделю, Станут заводы, не выйдут в море корабли, остановятся поезда, не будет света, воды, хлеба… Люди вернутся к пещерным временам… Если этого не понимают, нужно внушить силой.

— Тепловым лучом?

— Хотя бы.

— Утопия. И вредная утопия.

— Не веришь в науку?

— В науку? — переспросил Воротынцев. Встал, прошелся по комнате. — В науку я верю. Но ее создают люди. Не автоматы, не механизмы, не отдельные гении — нет. Люди! Ты сказал — люди признают только силу. Самодержавие было силой, не так ли? Но эту силу сломили. И «хватит!» войне уже сказали. Не инженеры, а рабочие и… безграмотные мужики. Декрет о мире забыл? А гражданская война… Что ж, старое не уходит без боя. И этот бой не выиграешь тепловым лучом…

И с научной точки зрения это — чушь. Одно дело спалить обои в десяти шагах, другое — разрезать дредноут на расстоянии десяти верст. В формуле Манжена, о которой ты говорил, есть еще одна величина — расстояние. Освещенность, если не ошибаюсь, обратно пропорциональна квадрату расстояния. Значит, на достаточном отдалении тепловой луч будет не страшнее прожекторного. А рассеяние света? А отражение света белыми предметами?..

Но дело не в этом. Допустим, аппарат, настоящий аппарат, не модель — создан. Что ж, появится еще одно оружие. Разве из-за этого люди перестанут бороться за свободу?

Воротынцев досадливо поморщился.

— Ладно, что об этом говорить… Эх, Петр Петрович, сколько лет прошло после Парижа, а ты не изменился… Наука… Верю в науку. Верю — освобожденные люди создадут новую науку. Создадут новые двигатели, выведут новые растения, построят новые города… Чувствую — в двадцатом веке наука гигантскими шагами уйдет вперед.

Он подошел к окну, приподнял штору. Смотрел в темноту.

— Через десять лет безграмотные мужики станут грамотными, а еще через десять — двадцать лет среди них появятся свои Резерфорды, Эдисоны, Комовы — и не одиночки, а тысячи, десятки, сотни тысяч… Ты знаешь, что такое страна, где каждый рабочий будет изобретателем?..