Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды

На совещании был принят «мобилизационный план», назначены ответственные.

За два дня врач Кобзарев, прозванный партизанами из-за прямой ноги Ходулей, сделал операции всем раненым. Радист Аркадий Полухин развернул привезенную с собой рацию и приступил к регулярному радиообмену, и только начштаба Присяжнюк постепенно входил в курс дел. Приглядываясь к партизанам, он обратил внимание на Варухина, человека грамотного и, как убедился начштаба после разговора с ним, высокоинтеллектуального. Варухина перевели под начало Присяжнюка на должность писаря. В его обязанности кроме ведения и оформления документов входило также копирование тактических карт и изготовление их фотографий. Теперь Варухин ходил с наганом на боку и с фотоаппаратом через плечо — наконец избавился от надоевшей тяжеленной винтовки.

К концу недели по разосланному командованием требованию в отряд прибыло двадцать человек из бывших окруженцев. За ними ездили Максим Костылев и Кабаницын. Они церемоний не разводили, спрашивали только: «Здоров? Значит, изволь воевать. Откажешься — пеняй на себя. Будешь осужден как дезертир и расстрелян…»

Командиры взводов, в которых им надлежало служить, поставили новичков перед строем, объявили, кто в каком отделении будет находиться, а дальше с ними занимался Афанасьев. Он брал приготовленную винтовку, говорил:

— Боец-партизан! Ты бросил оружие, врученное тебе в свое время народом, но мы нашли возможность дать тебе винтовку еще раз. Держи ее крепко! Если бросишь опять, народ не простит.

И вручал оружие. Каждый боец, как принято, целовал его и клялся сражаться до последней капли крови.

Старые пни поскидывали снеговые шапки и, подставив свои лысины южному ветру, грелись на солнце. Березы, белые строчки по темнохвойной зелени, отдали ярый сладкий сок выбравшимся из землянок на свет раненым бойцам. На корявых стволах дубов повисли клочья шерсти линяющих партизанских буренок. Настороженный немой лес пришел в движение: затоковали тетерева, прошумели гусиные стаи. Снег остался лишь на дне оврагов. На подсушенных полянах пошли в рост травы. Партизанки, найдя прогалину среди цветущих мхов, на солнцепеке вскопали грядки и посадили «витамины»: лук да чеснок. Врач Кобзарев собрал в окрестностях лагеря образцы лекарственных трав и, вручив их Вассе, велел насобирать впрок этого необходимого довеска к медикаментам.

Васса бросила мешок в кошель и отправилась за травами. Земля хотя и прекрасна в весеннюю пору, но поляна, куда забрела девушка, производила гнетущее впечатление серым однообразием, окружающей безлиственной ольхи. В лесу было заунывно, тоскливо. Нужно искать и выкапывать лекарственные растения, а у Вассы на душе… Ну просто нет сил совладать с собой! Подстелив мешок, она присела, задумалась, поддавшись властной силе печали, одолевавшей ее. Простонала: «Зачем влетел ты в мое сердце, как весенний жаворонок? И куда, зачем ушел ты крутыми тропками, любимый?» Покачала головой, пропуская меж пальцев хрупкие, нежные травинки. Вдруг воскликнула:

— Нет! Нет! Ты живой! Ты вернешься! Я знаю, чувствую, ты живой.

И с такой надеждой, с такой глубокой уверенностью сказала она, что слова ее прозвучали как заклинание. Она закрыла лицо руками и припала грудью к прохладной земле, твердя одно и то же: «Ты вернешься! Ты вернешься!» Вдруг послышалось фырканье лошади. Вскочила, когда ясно раздался треск валежника. Выхватила пистолет.

На поляну вышли двое: впереди шел партизан из караульных, за ним кто-то на поводу вел худущего коня. Васса присмотрелась и затаила дыхание. Медленно закрыла глаза, прижала руку к бьющемуся сердцу и, как во сне, сделала несколько неуверенных шагов. Остановилась, опустила беспомощно руки.

— Юра!.. — прошептала она.

— Вот я и дома… — сказал он, останавливаясь и глядя на нее, веря и не веря, что это явь, а не мечта. Нет, это была она, Васса. Он, охваченный порывом нежности и благодарности, привлек ее, а она, прильнув к нему, застеснялась: за спиной Юрася стоял караульный. Он кашлянул в кулак, попятился:

— Ну, вы сами тут… Васса Карповна, доведите… А мне на свое место возвращаться…

Ему никто не ответил. Сердце Юрася, изнывшее от долгого ожидания, не заколотилось, оно лишь сжалось в светлой надежде. И Васса, без слов, понимая его чувство и осмелев, прижалась лицом к плечу Юрася, пропахшему дымом костров и смолкой хвои. Они стояли молча, и ни он, ни она не заметили, как что-то блеснуло в кустах на другой стороне поляны. Это были очки Варухина, пришедшего вслед за Вассой, чтобы на свободе, в стороне от людей, объясниться с нею окончательно и поставить точки над «i».