Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды

И тут же, неуклюже переваливаясь в ватных штанах, понеслась к землянкам, где томилась долго не вводимая в дело группа автоматчиков.

Те в это время сбились у выхода из землянки и, словно загипнотизированные, таращили глаза на углубление, только что сделанное упавшим и почему-то неразорвавшимся снарядом. Осколки сыпались со всех сторон, шальные пули, словно жалуясь, что не встретили никого на своем пути, всхлипывали на излете. Варухин тоже таращил глаза и думал: «Это еще вопрос, где опаснее: на передовой линии или здесь, в резерве… Самое забавное будет, если меня шпокнут в данном укрытии одним снарядом вместе с этими дураками!..» — косился он на автоматчиков. Когда возле землянки ухнул второй взрыв, Варухин решил: «Поскольку опасности химического нападения нет, надо, пожалуй, сходить на КП, узнать, скоро ли закончится эта громкая стрельба».

Выбрался из землянки и не разберет, откуда палят и куда. Выстрелы, повторяемые многократным эхом, создавали такой звуковой хаос, что Варухин растерялся. А в лесу — боже мой! Все искромсано, исковеркано взрывами, ничего не узнать. Варухин пошел наугад на КП. Вдруг — что это? Поперек дороги на снегу — человек. Приблизился, перевернул на спину, присвистнул:

— Довоевалась бабочка…

Приник ухом к губам — дыхания не слышно, но видно, как на виске пульсирует голубая жилка. Расстегнул ватник, задрал окровавленную кофту и вздрогнул. Хотел было опустить кофту, но в этот момент женщина шевельнулась, открыла тусклые глаза. Она хотела что-то сказать, но сил не было. Варухин склонился ниже, громко крикнул ей:

— Что вы говорите, Леся?

Грохот взрыва заглушил ее и без того едва слышный голос, глаза ее стали мутнеть, голова бессильно упала. Варухин поспешно отвинтил пробку фляжки, влил ей в рот спирта. Леся глотнула, дернулась всем телом и стала еще бледнее. «У нее, видно, рана в живот», — спохватился Варухин, сгреб горсть снега, затолкал его за пазуху под сердце, положил на лоб. Леся беспокойно завозилась.

— Что вы хотите, Леся? Говорите скорее!

— Автоматчиков налево… Коржевский…

И не договорила, умолкла.

Варухин затряс ее, потер снегом лицо. И еще раз открылись ее глубокие страдальческие глаза, и еще раз обмякшие губы едва слышно прошептали:

— Автоматчиков на левый фланг… приказал Карп Каленико… Там конница… скорее, все погибнут… Ох, Сереженька!..

Кровавое красное пятно темнело на снегу возле умолкшей Леси.

«Все погибнут? Почему погибнут?» — не сразу понял Варухин, но минута была не такая, чтоб предаваться размышлениям. Пока он проводил время в землянке в обществе автоматчиков, бой принял опасный оборот. Отряду, видать, на самом деле грозит смертельная опасность. Сердце Варухина сжалось от предчувствия самого худшего. Оставив умирающую Лесю, он устремился к автоматчикам.

Теперь, когда дорого каждое мгновенье и сама жизнь висит на волоске, он действовал сообразительно, четко, молниеносно. Куда и лень и хитрость девались! Знал: нельзя допустить, чтобы вражеская конница ворвалась на высотку, это означало бы повальную гибель партизан и его в том числе. Автоматчики, поняв серьезность обстановки, кинулись на помощь левому крылу обороны, а Варухин, передав приказ, направился на КП Коржевского — так, посчитал он, будет вернее. То прячась за стволами, то ныряя в снег, когда визжали осколки, он приблизился уже к землянкам, как вдруг увидел эсэсовцев. Их черные тени неподалеку мелькали среди деревьев. Варухин упал как подкошенный и, пряча голову в снег, точно крот, пополз ложбинкой. Он спешил, выбиваясь из сил, и проклинал себя, свою наивность. «Подался на КП, осел! Так там тебя и ждали… Пока хлопал ушами, Коржевский с компанией наверняка смылся! Эх ты, тюря…»

И тут Варухин неожиданно увидел… Коржевского. Он неподвижно лежал в выемке. Варухин подлез к нему на локтях, затормошил.

— Товарищ командир, что с вами?

Коржевский повернул к нему голову, молвил, сдерживая стон:

— Помоги, начхим… ранило…

Варухин помедлил. «Что делать? Тащить раненого под пулями? И его не спасешь, и самого подстрелят. Э!.. Стоп! — вдруг осенило его. — Я же на себе его потащу — так им же и прикроюсь… Ну-ка, ну-ка!..»

И уже уверенно сказал:

— Лезьте мне на закорки, товарищ командир! Да держитесь крепче.

— Спасибо, парень… — сказал Коржевский, взбираясь спасителю на спину.

Тяжело дыша, обливаясь потом, Варухин с трудом тащил его на себе почти вслепую (очки залепило снегом), тащил, дрожа от страха опять напороться на немцев. Лишь когда впереди сквозь усилившуюся трескотню выстрелов послышалась русская речь, он немного успокоился, пошел быстрее, как щитом, заслоняясь от пуль и осколков телом командира. Коржевский приглушенно стонал.