Зоя опустила голову.
— Что хотите со мной делайте, товарищ старший лейтенант, а только я этой сволочи…
— Разговорчики! — вскричал ротный. — Забыла, о кем разговариваешь?
— Так своих же перевязывать нечем, товарищ старший лейтенант!
— Изыщи. Со здоровых рубахи сыми — теперь тепло — разорви на полосы. Да что мне тебя учить, сама знаешь.
— Все одно не хватит. Вон их сколь. Да и некому это делать. Санитаров четверо осталось, да и те с ног валятся, я сама не знаю на чем держусь — ведь не лошади! Думала, закончу — отдохну маленько… Несправедливо это, товарищ старший лейтенант! Они с нашими пленными чего вытворяли?
Охрименко постегал веточкой застрявшую в расщелине немецкую пилотку, сбил с рукава голубиный помет.
— Удивляешь меня, Романова. Сознательный, понимаешь, боец, комсомолка, медали имеешь и вдруг такое… Ты что же, не видишь разницы между нами и фрицами?
— Вижу.
— Видишь, а рассуждаешь. Кто эти солдаты? Те же рабочие и крестьяне, обманутые гитлеровской пропагандой. Твоя задача эту пропаганду повернуть обратно, против Гитлера.
— Ну и шуточки у вас!
— Я не шучу, Романова. Им ведь что внушают: большевики пленных мучают, голодом морят, убивают — они и верят и дерутся до последнего. А тут — обратно: не мучают, не убивают, да еще и медпомощь оказывают. Что получается? Получается, что Гитлер врет. Уже — сомнение…
— Да нам-то кака корысть от ихних сомнений? Они ж— в плену. Отвоевались.
— Вот тут ты, Романова, обратно ошибаешься. — Охрименко хитро посмотрел на Савича и Мухина, — Они у нас еще повоюют. Не оружием, конечно, а другим манером. Как думаешь, немцы за нами сейчас наблюдают?
— А черт их знает!
— Правильно, глаз не спускают. И, наверное, там, оставшимся, про наши «зверства» болтают. Ну, солдаты, понятно, верят. И вдруг их наблюдатели со стены видят: сидят ихние дружки целехоньки, на головах свежие бинты, а наш повар им в котелки из своего черпака льет…
— Да вы что, товарищ старший лейтенант, с луны свалились? — возмутилась Зоя. — Чего лить-то? Нету у нас ничего, последние сухари раненым раздали!
— А вы водички скипятите. Так, чтоб на всех хватило. Кипяточком и напоите всех. Кипяток — он все лучше, чем ничего. Опять же немцам с промкомбината не видать, чем ты своих пленных потчуешь, а от кипятка какой-никакой, а парок идет… Смекаешь? Этот парок ихние наблюдатели в свои бинокли непременно заметят!
— И повернут автоматы против Гитлера, — язвительно докончил Савич.
— Как знать, други мои, как знать? — задумчиво произнес Охрименко. — Может, и придет такое время, а пока с меня довольно и того, чтобы каждый пятый, когда его припечет, без страха сдавался нам. Иди, девонька, подымай своих лопарей и учти: чем больше вы им бинтов накрутите, тем лучше будет для каждого из нас.
Мухин ждал, что, уходя, Зоя посмотрит в его сторону, но она даже не повернула головы.
— А ротный твой, — сказал Савич, толкнув Мухина локтем. — Ишь, как закрутил! Так я говорю, артист? Да ты чего молчишь?
— Товарищ лейтенант, я требую, чтобы вы обращались ко мне только официально, — сказал Мухин, — и, пожалуйста, без «артистов», это меня оскорбляет.
— Вот те — на! — Савич громко захохотал, обнажив великолепные ровные зубы. — Обиделся! Ну, знаешь, обиды— это не для нас. Для барышень. А ты — парень, между прочим, мировой: сказал — сделал. Да и девки тебя любят… — он проводил глазами уходившую Зою.
— Товарищ лейтенант!
— Ну ладно, ладно, не буду. И чего ты в бутылку лезешь по пустякам? Этого не скажи, того нельзя! За «артиста» взъелся. А чего? Разве ж это прозвище? Это ж — профессия! Токарем-пекарем может быть всякий, а артистом— шалишь! Талант надо иметь! Кстати, разведчик— тоже артист. Хочешь быть разведчиком?
— Я командир стрелкового взвода. И потом… когда у вас в разведке есть такие, как младший лейтенант Карабан…
Савич нахмурился.
— Ты Карабана не трожь. Что ты о нем знаешь? А я с ним вторую войну воюю. Что же касается его ошибки, так у кого их не бывает?
— Так ведь полвзвода полегло!
— А сам куда глядел? Разведчик не семи пядей во лбу, он такой же, как и все, и нечего кадило раздувать. А насчет разведки подумай— стоящее дело. Скажу прямо: ты нам подходишь. Не дурак, не трус, товарищество правильно понимаешь, а главное, немецкий знаешь. В нашем деле это — козырь. Остальному научишься.
— Чему научусь? — Мухин поднял глаза. — «Хенде хох! Мессер из ножен»?
Савич захохотал.
— И этому — тоже.
Читать дальше