Александр Коноплин - Сорок утренников (сборник)

«Чем кончился этот бой — не знаю.

Знаю, чем кончилась эта война».

Подтаивать начало с третьей декады марта. Сперва боязливо, осторожно, только с южной стороны, только в затишке— нет-нет да и упадет капля-другая, потом все смелее, и вот уже оседает снег вокруг телеграфных столбов; побурели, заноздреватились на косогорах сугробы, зашуршали под ногами ледяные осыпи — казалось, не пройдет и месяца, начнёт расползаться снежная шуба, заиграют на солнцепеках, заискрятся серебром первые ручейки. Но как раз через месяц неожиданно закрутила, заиграла метель, а за ней и мороз ударил — все, как зимой, разве что не такой лютый, не январский, отходчивый…

В один из таких апрельских дней 1942 года в 1113-й стрелковый полк, стоявший в обороне юго-восточнее озера Ильмень, прибыло долгожданное пополнение — без малого восемьдесят мужиков и парней от семнадцати до тридцати восьми, одинаково одетых в шинели первого срока, подстриженных под «нулевку», с одинаково тощими вещмешками за спиной и не успевшими загореть госпитально-белыми либо домашне-розовыми лицами. Старшим команды был младший лейтенант Мухин, его помощником — ефрейтор Довбня. Первый шесть дней назад досрочно окончил военное училище в Саратове, второй возвращался сюда из госпиталя после четвертого ранения.

Увидев начальство еще издали, притушили цигарки, подтянули обвисшие за долгий пеший переход ремни, подровнялись. День выдался на редкость ярким, солнечным, тихим; ни выстрела, ни крика, из землянок струился легкий белый дымок — не то от дыхания людей пар, не то табачный дым, из овражка тянуло подгоревшей кашей.

— Командир полка, никак, посередке, в кубанке, — шепнул в затылок Довбня, — глядите, не подкачайте!

Мухин одернул шинель, проверил положение пряжки и двинулся вперед, держа направление на блиндаж, возле которого стояли офицеры. Но он не прошёл и пяти метров, когда над его головой раздался вой, и не учебная, а самая настоящая вражеская мина разорвалась за бруствером неподалеку от траншеи. Мухин быстро присел — не от испуга; он вообще не был трусом, а потому, что так учили, — и спрятал голову в нише. Второй удар, более сильный, раздался совсем рядом, но тоже пока за бруствером; Мухина забросало липкой грязью. После трех-четырех разрывов наступила тишина, но младший лейтенант ей не поверил — он ждал минометного обстрела.

— Товарищ младший лейтенант, чего вы тута разлеглись?

Это Довбня. Скосив глаза, Мухин увидел его плечо в засаленной телогрейке с двумя круглыми заплатками.

«Автоматчик секанул, — рассказывал в дороге ефрейтор, — чуток бы левее и — хана. А дырки в госпитале одна санитарочка зашивала. Уж так старалась, голуба…»

— Ложитесь, Довбня, сейчас начнется, — предупредил Мухин, — траншея тут мелкая…

— Да нет, это так… — Довбня стоял, даже не пригибаясь, — фрицы с жиру бесятся. Обед у них сейчас. Небось, налопались шнапсу и озоруют. А может, новый миномет пробуют. Вам бы встать, а то шинелка намокнет.

Мухин быстро поднялся.

— Понятно. Так где, говоришь, командир полка?

Довбня смущенно кашлянул.

— Промашка вышла, товарищ младший лейтенант, нету его. Я за него кого-то другого принял. А вы доложите командиру батальона капитану Латникову! Вон он, росточком повыше остальных будет…

Мухин приблизился к блиндажу. Офицеры стояли, как и раньше, возле самого входа, прислонясь к неошкуренным бревнам обшивки, и смотрели на младшего лейтенанта с любопытством. Среди мужчин Мухин заметил одну женщину, лицо которой в первую минуту показалось ему знакомым.

«Они что же, никуда не прятались во время обстрела? — с удивлением подумал Мухин и ужаснулся: — Выходит, я один… как страус: голову — в песок…»

Мухин доложил о прибытии нового пополнения, представился.

Капитан протянул руку.

— Латников. А это мой штаб. Знакомься.

Но едва Мухин поздоровался с первым, как он снова позвал его.

— Ты кого это мне привел? — Латников смотрел не на Мухина, а поверх его головы на шеренгу выстроившихся вдоль траншеи бойцов. — Почему только семьдесят девять? Где остальные?!