Александр Коноплин - Сорок утренников (сборник)

— Не було у бабы заботы, так купила порося! — подытожил все происходящее Трёпов. — Слушай, а ты случайно не из цирка к нам попал? Я к тому, что, может, раньше клоуном работал, людей смешил…

Мухин бросился ничком на свой топчан, спрятал голову в соломенной подушке.

— Если захочешь стреляться, — предупредил Трёпов, — бери свой пистолет, мне чистить некогда.

Мухин молчал. Трёпов долго разглядывал трофейную карту.

— Вообще-то, выход есть. Слушай, Петро, сходи в комендантский взвод и приведи мне одного друга… Или нет, лучше уж я сам схожу.

Он ушел. Наверху, приглушенная толщей земли, слышалась ленивая перестрелка. А мысли Мухина летали далеко от войны, от фронта, от всего, что его теперь окружало. Перед его глазами то и дело появлялось и исчезало миловидное, чернобровое, чуть скуластенькое лицо военврача Поляковой.

В своей жизни Петр Мухин влюблялся неоднократно. Первый раз — это было в седьмом классе — влюбился в десятиклассницу Рожкову — девушку с огненно-рыжими волосами. Рожкова была второгодницей, двоечницей, но у нее уже имелся солидный бюст, в то время как у одноклассниц Мухина он только намечался. И еще у Рожковой был поклонник — киномеханик Валька из клуба «Ударник». Он был на целую голову выше Мухина и вдвое сильнее, но на танцах в городском саду Рожкова танцевала с Мухиным, а не с Валькой. За это Валька однажды жестоко избил соперника.

Второй раз любовь пришла ровно через год: Петр влюбился в свою учительницу немецкого языка. Эта влюбленность была тихой, незаметной никому, кроме самого Мухина, и за те букеты цветов, которые Петр каждый вечер приносил из своего сада и клал на подоконник ее окна, она благодарила не его, а своего коллегу, учителя физкультуры по прозвищу Топтыга — добродушного увальня, и в конце последней четверти вышла за него замуж.

Были еще влюбленности, но не такие сильные, и Мухин о них бы, может, не вспомнил, если бы одна из девчонок не оказалась так похожей на военврача Полякову. Звали ее Катюней, и была она, конечно, старше Мухина, и сейчас, вспоминая лица обеих, младший лейтенант терялся в догадках — уж не родня ли Катина оказалась здесь, на заснеженных полях Новгородчины?

Не тревожимый никем, он незаметно уснул. Даже сильный взрыв неподалеку от штабного блиндажа не смог его разбудить; только когда за воротник насыпалось изрядно холодной земли, Мухин начал просыпаться.

Как раз в это время снаружи послышались шаги, плащ-палатка, закрывавшая вход, отодвинулась, и в помещение штаба полка заглянул… живой немец! Он был в полной военной форме — мундире «мышиного цвета», как писали в газетах, в сапогах с короткими голенищами и зимней пилотке с ушами — точь-в-точь, как на известном плакате «Убей немца!»

Вскрикнув, Мухин кубарем скатился с топчана, кинулся к нише, где у Трёпова лежал кой-какой боезапас и, схватив гранату-лимонку, поднял ее над головой. В ту же секунду небывалой силы взрыв потряс стены блиндажа. С потолка и из треснувших дощатых ниш хлынул песок, белая пыль заклубилась вокруг, полезла в нос, уши, рот…

Когда она немного улеглась, Мухин широко раскрыл глаза: на ступеньках лестницы лежали рядышком немецкий фельдфебель и лейтенант Трёпов. У косяка, никуда не прячась, стоял лейтенант Савич и спокойно докуривал папиросу. Докурив, подошел и взял у Мухина гранату.

— Сперва чеку нужно выдернуть, артист! — потом он дотронулся носком сапога до мягкого места одного из лежавших. — Подъем!

Блиндаж быстро наполнялся людьми. Перепуганного, с белым, как у мельника, лицом немца посадили на табурет, дали воды. Лейтенант Трёпов в перепачканной шинели стоял перед командиром полка и просил горячо и страстно:

— Заберите от меня этого артиста, товарищ полковник!

Какой-то капитан, не слушая Трёпова, докладывал полковнику:

— …по причине отсутствия в полку переводчика, взял у меня для работы над картой перебежчика-антифашиста товарища Фогеля…

Военврач Полякова, убедившись, что никто не ранен, ушла, начали расходиться и остальные.

На другое утро Мухин принял стрелковый взвод.

Их было двадцать семь. Одинаковые шинели первого срока, обрезанные слишком коротко, обмотки на тонких ногах и парусиновые ремни, одинаковые серые зимние шапки с искусственным мехом делали их похожими на детдомовских мальчиков, ожидающих поезда. Сквозь нарочитую бодрость и взаимные подначивания проглядывал плохо скрытый страх.