Александр Коноплин - Сорок утренников (сборник)

— Пожевать хотите? — старший сержант вынул ржаной сухарь и брикет в бумажной обертке. — Сперва концентрат грызите, сухарь можно и поберечь. Кто знает, сколько нам тут кантоваться.

— Эх, сальца бы сейчас! — вздохнул кто-то, и Мухин припомнил розовый кусочек на кончике ножа Степанова. В животе тоскливо заныло.

— Отчего такое? — продолжал солдат. — Как нет жратвы, так все разговоры об ей. Лучше бы — наоборот.

— Это точно, — отозвался его товарищ, — а как нет баб — весь треп о них. Тоже лучше бы — наоборот…

— Ну как, мальчики, не прокисли еще?

Обдав водой сидящих, в окоп спрыгнула санинструктор Зоя Романова. Круглолицая, веснушчатая, всегда веселая— своя в доску. Всю зиму почти не вылезала с передовой — вытаскивала раненых. Отдыхала только дважды: первый — после ранения, второй — когда батальон отвели на отдых. Медали — их было три — не надевала: звякнут в тишине — костей не соберешь. Однако то, что она — бывалый солдат, видно было и без медалей. Голос у нее низкий, прокуренный, с легкой хрипотцой, взгляд дерзкий, прямой, движения решительные, обращение со всеми, кроме раненых, грубоватое. Курила она много и часто, умело свертывая «козьи ножки», ходила чуть вразвалочку, по-мужски, широко шагая, опираясь сразу на всю ступню, делилась с бойцами хлебом, махоркой, случалось, отдавала раненому свою шинель или телогрейку.

— Гли-ко, и профессор жив! — растягивая гласные, пропела она. — И младшенький тута! И Гриша Дудахин!

— А мменя замметила? — дурашливо проблеял рыжеволосый ефрейтор, делая вид, будто хочет боднуть ее в бок.

— Как же, тебя первого признала. А знаешь почему?

— Почему? — озадаченно спросил ефрейтор и попался: под общий хохот Зоя отмочила одну из тех солдатских шуток, которые, надо полагать, живут со времен Суворова, не выцветают и не увядают.

— Эй вы! — над отверстием в потолке показалась голова связного. — Командира взвода — к командиру роты! Быстро!

Мухин поднялся, поправил ремень с кобурой. Ползти, утюжа грудью расползающуюся под руками глину, не хотелось, и он медлил. Над обескураженным ефрейтором смеялись все, за исключением Верховского.

— А вы почему не смеетесь, Ростислав Бенедиктович? — спросил Мухин.

Верховский поднял голову. Из-за мешков под глазами казалось, что бывший учитель носит очки.

— Я хочу сохранить уважение к женщине, Петя. Простите, товарищ младший лейтенант… Девочка не понимает, что это неприлично.

— Что неприлично, Ростислав Бенедиктович? Вы, верно, забыли, что мы на фронте.

— Тем более, молодой человек, тем более.

Мухин пожал плечами и, посмеиваясь, пополз к командиру роты. Охрименко сидел возле телефона, и, надрываясь, кричал в телефонную трубку:

— «Берег»! «Берег»! Я — «Волна». Как слышите?

Над ним стоял старшина-связист с лицом великомученика и руками молотобойца. Взглянув на командиров взводов, — Мухин прибыл последним — ротный бросил трубку, коротко приказал:

— Чтоб через пятнадцать минут связь была! Ты, Кудрин, меня знаешь…

— Так ведь только что была, товарищ старший лейтенант! «Берег», «Берег», вас не слышу! Да вот же они!

Однако стоило Охрименко взять трубку, связь тут же прервалась. Старшина молча взял катушку и побрел к выходу.

— Вот так с полчаса, — проговорил Охрименко, — на секунду появится, потом опять нет.

— Очень просто, — сказал Белугин, — я сам из связистов, знаю, как это делается.

— Что ты имеешь в виду?

— У нас ведь не воздушка, товарищ старший лейтенант, провод по земле идет.

— Ну так что? Обрыв и тут возможен. Осколком чирк — и готово!

— Так то — полный. А это — «дрочиловка».

Охрименко задумался.

— Полагаешь, имитируют замыкание?

— Полагаю. Им «язык» нужен.

— А мне связь! — неожиданно взорвался ротный. — Понятно?

— Но это наш последний связист, — напомнил Белугин.

Охрименко промолчал. Опустив голову, он хмуро следил за тем, как в землянку ручейками стекает вода. Наверху стрельба прекратилась минут двадцать назад, было слышно, как в соседнем окопе ссорятся два солдата.

— Тишина — недаром, — сказал Белугин, — не стреляют— значит, боятся своих задеть.

— Мне связь нужна! — повторил Охрименко. — А Кудрин один не пойдет, я его знаю.

Помолчали.

— Чего мы ждем? — спросил Мухин. Он хотел спросить, зачем вызывали, но решил, что так будет лучше.

— Пополнения, — коротко ответил ротный, — вот-вот прибудет.

Мухин радостно заулыбался, Белугин с сомнением покачал головой: все-таки — белый день, и местность у немца как на ладони.