Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1

– Товарищи командиры, – вдруг раздался голос штабного писаря (хотя наименование «офицер» уже давно было официально введено в оборот), – я вам так скажу. Вот сижу я, бедный, но умный еврей, в штабе, ни одного фашиста еще не убил. А тут что же, нам всем, выходит, теперь погибать? Нет уж, я таки думаю, пусть лучше меня убьют, а вы хоть не такие умные и не евреи, зато хорошо умеете фашистов бить, я же видел.

С этими словами писарь схватил одну из приготовленных связок.

– Кидай под гусеницу, больше никак его не проймешь, – запоздало крикнул ему вслед один из офицеров. Немолодой еврей довольно ловко прополз вперед несколько метров, затаившись затем в воронке практически прямо на пути немецкого танка. От воронки до грохочущей и плюющейся пулеметным огнем бронированной машины осталось каких-то полтора шага, когда связка гранат рванула точно под гусеницей танка. Тот еще прокатился немного вперед, сматывая разорванную гусеницу, потом его повело в сторону, развернуло боком, и он остановился.

Дважды плюнула огнем все еще живая дивизионка на фланге, и превратившийся в мишень вражеский танк вздрогнул от попадания и пустил сначала небольшую струйку дыма, которая быстро становилась все гуще и гуще. Двоих танкистов, выскочивших на броню, штабные скосили дружным огнем ППШ, и тут неожиданно сзади раздалось нестройное «Ура!» и жиденькая цепочка наших бойцов побежала навстречу такой же жиденькой цепочке солдат в фельдграу, подошедших уже на полсотни шагов.

Когда бой закончился и передовая сместилась метров на восемьсот вперед от штаба, подполковник Речницкий снял с себя орден Красной Звезды, и прикрепил на грудь писарю.

– Была бы звезда Героя – не задумываясь дал бы, – промолвил он, повернувшись к своим офицерам. – Это нам не впервой немецкие танки встречать, а кто бы представил, каково ему было под танк лезть?

В тот же дань представление на орден было подписано и пошло по инстанциям. Представление утвердили, а вот Яков Францевич получил выговор в личное дело и лишился ордена. К счастью, командование не стало следовать букве недавно изданного приказа НКО, вводившего драконовские меры наказания за самовольную передачу орденов: награждение с него не сняли, но и дубликат ордена он получить не мог, ибо иначе всплыла бы вся эта история. Впрочем, командир дивизии, благоволивший к своему начштаба, обещал, когда подвернется повод, снова представить его к Красному Знамени – и слово свое сдержал.

За сами бои на плацдарме подполковник Речницкий, впрочем, получил другую награду – учрежденный в 1942 году орден Кутузова 2-й степени.

История эта имела продолжение после войны. Уже в конце пятидесятых генерала Речницкого остановил на улице в Москве какой-то старый еврей, в котором Яков Францевич не сразу признал своего штабного писаря.

– Товарищ генерал! – умолял тот. – Ну, загляните к бедному еврею в гости, хотя бы на минутку! А то моя Сара отказывается верить, что орден я за геройство получил. Говорит, небось, в штабе по блату представление подмахнули. Никак не возьмет в толк, глупая женщина, что орден получить – это не квартиру в Москве! Неужто старый Мойша не соображает, на чем можно делать гешефт, а на чем таки нельзя? Ну, пожалуйста, что вам стоит!

Перед столь искренней просьбой генерал устоять не мог и под хорошую выпивку поведал Саре о боевых делах ее мужа…

Но сейчас, в 1943 году, продолжалась война. С плацдарма наши войска снова пошли вперед, ломая немецкую оборону, и после Нового года, отразив попытку немецкого контрнаступления, пользовались относительным затишьем. А подполковник Речницкий, став теперь уже полковником, получил в начале февраля приказ убыть в распоряжение Управления кадров НКО СССР. О том, что он пропал без вести, Яков Францевич поначалу и не подозревал…

Хотя страшные слова – «пропал без вести» – терзали сердце, надежда не оставляла никого в семье Коноваловых. Объявился же Яков Францевич после первого такого же сообщения? Но обстановка в доме все равно оставалась тяжелой. Нину больше всего беспокоило то, что перелом у бабушки никак не желал срастаться, а маму все сильнее и сильнее мучили боли. Постоянно нужны были лекарства, а достать их было почти невозможно. Выручала только тетя Оля, работавшая медсестрой в военно-санитарном поезде, но она появлялась в Ташкенте редко и на очень короткое время.

В конце концов решение было найдено: весной 1944 года, когда тетя Оля появилась в Ташкенте на целых две недели, получив путевку в санаторий после осколочного ранения глаза, Нина по ее протекции устроилась санитаркой в окружной военный госпиталь. На заводе ее домашние проблемы знали, поэтому не стали возражать против перехода в госпиталь, хотя по военному времени могли бы и упереться. Новая работа была тяжелой, но Нина уже имела некоторый опыт ухода за лежачими больными, который ей пригодился. Главное, что служба в госпитале давала доступ к лекарствам, в которых так нуждалась мама.