Дарья Плещеева - Операция «Аврора»

— Нюша, перестань! — сказала Елизавета Андреевна. — Без тебя справятся.

— Но я тоже могу! Как с молочницей торговаться, так: Нюша, где ты? А как важное дело делать — так перестань?!

— Анна Петровна, ваша помощь тоже пригодится, только не сейчас, — попытался успокоить девушку Давыдов.

— А когда же? Если меня с пятницы возьмут на службу…

— Никакой службы! — твердо решила Елизавета Андреевна. — С Божьей помощью, Вася будет зарабатывать достаточно, чтобы ты могла учиться, а не сидела по двенадцать часов в день, тыкая эти проводки в гнезда и выслушивая всякий вздор.

— Да, работа телефонной барышни не из легких, — согласился Давыдов. — Но я слыхал, что они очень быстро выходят замуж. А у вас, Анна Петровна, прелестный голосок…

— Вот и я говорю: нужно на всем экономить, чтобы Анюта брала уроки сольфеджио, — вмешалась Верочка. — А потом можно найти место в церковном хоре. Деньги небольшие, зато…

— Зато спасу свою бессмертную душу! Нет, это все просто невозможно! В театр вы меня не пустите, я знаю, так что же мне — в цыганский хор убежать?! И убегу — цыгане меня не выдадут!

— Очевидно, свои представления о таборе вы взяли из пушкинских «Цыган», — предположил Давыдов. — Вера Петровна, передайте, пожалуйста, пастилу. Приятно вспомнить детство…

Но тарелку с пастилой поставила перед ним Анюта, и Денис понял, что пора спасаться бегством.

Тут ему невольно помог сам Никишин, который засобирался на дежурство. И Давыдов, уговорившись с Верочкой о встрече, ушел вместе с хозяином дома.

— На Пречистенскую набережную? — спросил Денис.

— Да.

— Далековато ехать.

— Ох, и не говорите! Сколько на извозчика потратишь…

— Едем вместе! — вдруг решил Давыдов. — Посмотрю, что за Ефросинья такая.

— Так вы ее не увидите, — покачал головой Никишин. — Она сиднем в кресле сидит, даже к окошку не подходит.

— А вся Москва ей визиты наносит? Что, и ночью?

— Некоторые дамы приезжают ночью. Прошмыгнет такая, в шубейке обтерханной, вроде как из простого сословия, потом выскочит, в Зачатьевский свернет, а ее там автомобиль дожидается. Шалят дамочки!..

Доехав до набережной, Давыдов удивился: сколько там, оказывается, понастроили особнячков, один другого милее, и напрочь истребили старые домишки.

— И что, так и ходите дозором? — спросил он Никишина. — Тут же и укрыться негде.

— Зачем? Нам же не парадное крыльцо требуется, а черный ход. Хотя и за парадным приглядываем. Фасад дома глядит на реку, там, на набережной не укроешься, а черный ход — с Нижнего Лесного переулка, со двора. А переулок — сами знаете, всякие закутки имеет.

— Она ведь не весь дом нанимает?

— Только квартиру в первом этаже. Второй стоит пустой. Еще в первом этаже живет отставной генерал Феоктистов с большим семейством. Я так полагаю, это он господину Кошко нажаловался, что всякая шушера по ночам к Ефросинье бегает. Генерал — уж такой генерал, что дальше некуда. Бородищу надвое расчесывает, а она у него — как веник. Расчешет — так выходит чуть ли не шире плеч. А шествует с тростью на прогулку — все извольте расступаться. Но у Феоктистовых свой черный ход. И по ночам к ним гости не ездят. Такого гостя генерал бы собственноручно пристрелил.

— Побольше бы таких генералов, — проворчал Давыдов. Он хорошо знал эту породу несгибаемых старых служак с очень простыми понятиями о верности и чести.

Напарник Никишина уже прохаживался в переулке.

— Это Митрич, — сказал Иван. — Очень хороший, надежный товарищ. Сам вызвался. У него подозрения насчет одного мошенника, так хотел бы взять с поличным.

— И мы сейчас будем бродить взад-вперед, как привидения? — спросил Давыдов.

— Прогуливаться, Денис Николаевич. Ничего, скучно не будет! О, вот, глядите, и визитеры…

К воротам подкатили извозчичьи санки, из них выбрались два господина, скорым шагом вошли во двор.

— Я лиц не разобрал, — пожаловался Давыдов.

— Это оттого, что мы под фонарем стоим. А нам надо наблюдать из темноты. Ну и, опять же, дело привычки.

— Ну, скроемся во мраке…

Апрельский снег уже не скрипел, а чавкал под ногами.

— К утру приморозит, будет скользко, — сказал Никишин. — Но мы тут до самого утра торчать не станем. Вот такая у меня сейчас служба, Денис Николаевич. А больше податься было некуда. У меня, видите ли, заболевание: пишу неправильно, ни в одну канцелярию не возьмут.

— То есть как?

— А так. Все правила грамматики наизусть знаю, когда другой напишет с ошибками — сразу вижу а сам берусь писать — рука черт-те что выводит. Потому и в гимназии сперва из чистого милосердия держали. Потом, конечно, выгнали. Про заболевание я позже узнал, и то случайно. А думали: рассеянный, лентяй, дурака валяю…