Гюнтер Хофе - Мерси, камарад!

— Я твердо убежден, что Зеехазе остался верен нам.

— Потому что видел в нас единомышленников, так, что ли? — Клазен сказал это таким тоном, что было непонятно, одобряет он это или нет.

— Его не оказалось на указанном ему месте, — сказал Генгенбах и добавил: — Не лучше ли нам несколько удалиться от долины реки Див? Ее мы перейдем ночью.

Клазен рассмеялся и проговорил:

— Нас заставляют воевать до последнего патрона, до последнего солдата, а мы далеко не сразу понимаем, какая жалкая судьба нам уготована.

— Яснее ясного, — пробормотал Линдеман.

Мюнхоф завел «фольксваген» и посмотрел на командира своей батареи.

До деревни Обри ехали по наезженной дороге. В большом, вытянутом в длину парке заметили отступающих солдат. В замке, построенном в эпоху раннего Возрождения, было полным-полно раненых и беглецов.

Мюнхоф подогнал машину к полуразрушенному сараю.

— Посмотрите-ка туда! — воскликнул Клазен, показывая в сторону дороги, ведущей из Сент Леонарда в Шамбуа, по которой взад и вперед спокойно разъезжали танки и броневики противника, составлявшие внутреннее кольцо окружения.

— Превосходно, лучше некуда, — заметил Линдеман и сунул в рот сигарету.

— Дай-ка мне бинокль!

Мюнхоф протянул Генгенбаху бинокль.

— Если присмотреться получше, можно разглядеть даже опознавательные знаки. — Генгенбах медленно поворачивался направо. Из леса возле высоты с отметкой 192 к небу поднимался огромный столб серого дыма, появившегося в результате массированного артиллерийского обстрела.

В открытом поле перед старинным замком санитары выложили белые опознавательные полотнища и флаг Красного Креста, которые нельзя было не заметить с воздуха. В центральной части господского дома оборудовали полевой госпиталь.

— Вы втроем отдохните в замке, — распорядился Генгенбах, — а я разведаю местность между высоткой и Шамбуа: нельзя ли там проскочить. Сейчас ровно час. Самое позднее через три часа я буду здесь.

Вокруг флага Красного Креста рвались снаряды. Один из врачей подбежал к радиомашине, которая стояла под деревьями парка, и что-то сказал обер-фельдфебелю радисту. Через минуту радист открытым текстом начал передавать по радио следующее: «Внимание! Внимание! В старом замке размещен полевой госпиталь, в котором очень много тяжелораненых. Просим прекратить обстрел госпиталя! Просим прекратить обстрел госпиталя!» Этот текст он передал в эфир несколько раз.

Однако артиллерийский обстрел час от часу становился все сильнее и сильнее.

— Разрешите заметить, господин лейтенант, несмотря на жуткие условия, это продолжалось не так долго! — Обер-ефрейтор Фаренкрог сидел за баранкой с таким видом, будто это было не на фронте под артиллерийским обстрелом, а где-нибудь на стоянке, где можно преспокойно посидеть часок на солнышке. После отхода танков он оказался единственным живым человеком во всем разбитом населенном пункте.

— Доннерветер, уже второй час! — воскликнул Тиль, взглянув на часы. «Интересно, почему этот чудак остался здесь? — подумал он. — Быть может, надеется, что с офицером ему будет легче перебраться через линию окружения?»

В эту же минуту Фаренкрог задал точно такой же вопрос себе и долго не мог на него ответить. Когда все танки и машины покинули населенный пункт и он словно вымер, пот ручьями потек по его лицу — то ли от напряжения, то ли от страха. Перед этим он получил приказ, суть которого заключалась в том, чтобы постоянно, любыми способами подрывать боеспособность гитлеровских войск, чтобы они как можно скорее прекратили бессмысленное сопротивление и напрасное кровопролитие. Поэтому Фаренкрог появлялся там, где мог рассчитывать на максимум эффективности своей подпольной работы. Попав в кольцо окружения, гитлеровские солдаты были близки к безумию и думали только о том, как им из него вырваться и остаться в живых. Фаренкрогу было приказано самому выбраться из котла и вести разъяснительную политическую работу в других соединениях. Случайную встречу с энергичным лейтенантом Тилем, с которым он быстро нашел общий язык, обер-ефрейтор рассматривал как возможность быстрее и незаметнее миновать заслоны полевой жандармерии, вместо того чтобы бродить в какой-то колонне отступающих войск, подвергаясь опасности.

— А я уже побаивался, что господин лейтенант решил пропустить несколько машин.

Тиль заговорил, сам не зная почему. Ему вдруг захотелось рассказать этому незнакомому солдату о смерти Рорбека, о Людвиге Эйзельте и о бесчеловечном Альтдерфере. Обер-ефрейтор не перебивал его и не задавал никаких вопросов.