Гюнтер Хофе - Мерси, камарад!

Возле виска Генгенбаха просвистела пуля. Он мигом бросился на землю. В голове билась радостная мысль: «Наши ребята уже выбрались из этого мешка! В нем остались только мы! Шесть часов брешь была открыта. Теперь ее уже не существует, а южную окраину деревни не удастся удержать более десяти минут».

Делая большие прыжки, обер-лейтенант Генгенбах побежал к сараю, за которым его должен был ждать Зеехазе со своим «ситроеном».

Однако за сараем не было ни машины, ни Зеехазе.

Генгенбах растерянно осмотрелся. Побежал к ближайшему дому, но и за ним никого не было. Обежав еще несколько домов, он понял, что Зеехазе бросил его.

В это время к Генгенбаху подкатил «фольксваген» с Линдеманом и Клазеном. Мюнхоф сидел за рулем. Подпрыгивая на ухабах, машина тронулась в открытое поле, в объезд Муасси, который исчез в черно-желтом дыму. Коридор восточнее Шамбуа был изуродован танками «шерман». Дорога, ведущая в Вимутье, то и дело подвергалась налетам английских и американских бомбардировщиков: кругом изуродованные машины, танки, орудия, убитые и раненые.

«Настоящее кладбище героев, — подумал Генгенбах, и уголки его рта горестно опустились вниз. — Теперь каждая санитарная рота возит с собой внушительный запас крестов для могил».

— Вот она, седьмая армия, а ведь прошло только семьдесят шесть суток с начала вторжения… — начал задумчиво Клазен.

— Шестая армия осталась под Сталинградом. История подчас изволит шутить: там тоже на семьдесят шестые сутки наши солдаты, сидевшие в руинах, подняли руки вверх. Но мы не извлекли из этого надлежащих выводов. — В голосе Генгенбаха звучала горечь. Вдруг он вздрогнул и повернулся к Клазену: — Мы… а ведь я не подорвал свои орудия.

— Ну и что? Думаешь, ты один так сделал?

— Мне это могут припомнить.

— Молчи и не смеши меня! Это не поможет нам попасть домой.

— Только что ты, Клазен, непременно хотел стрелять, а сейчас уже говоришь о том, как бы попасть домой…

— Всему свое время. Я большой тугодум.

— Прямо перед нами высотка. Было бы чудом, если ее еще не занял противник, — сказал Генгенбах.

— Высота с отметкой сто девяносто два, а позади нее находится населенный пункт Ле-Бур-Сент-Леонард. Позавчера, как говорил нам Мойзель, там находилась наша сто шестнадцатая танковая дивизия.

— Тогда попытаемся добраться туда.

— У меня такое ощущение, что мы последние из могикан, — проговорил Линдеман.

— Потому что ты боишься ехать под артиллерийским огнем, — заметил Мюнхоф, умело объезжая воронки и развалины. — Как раз хорошо, что здесь столько всевозможного хлама, а то штурмовики давно бы нас заметили и всыпали бы.

Высота с отметкой 192 заметно приближалась. Неожиданно вокруг машины начали рваться снаряды. Мюнхоф погнал машину к одиночному дому, который прилепился одной стороной к небольшому холму. Все, кроме Мюнхофа, выскочили из машины и через полуоткрытую дверь бросились в дом. В комнатах опрокинутая мебель, какие-то домашние вещи, обломки. Линдеман схватил с далеко не свежей постели подушку и, словно щитом, прикрыл ею голову. Клазен, последовав его примеру, схватил несколько подушек, лежавших на софе. Генгенбах и Мюнхоф тоже прикрыли голову подушками. Все прижались к стене, со стороны которой доносился свист летевших снарядов.

Простояв так несколько минут, Генгенбах смерил всех внимательным взглядом и отбросил свою подушку в угол.

— Мы с вами дошли до ручки: закрываемся подушками от беды! — Он покачал головой. — А тем, кто накликал на нас эту беду, мы не противимся. Каждый раз, когда нам приказывают выполнить тот или другой приказ, мы только твердим: «Так точно! Слушаюсь, господин подполковник Мойзель! Так точно! Слушаюсь, господин генерал Круземарк!» За ними следуют генерал-полковники и генерал-фельдмаршалы Дольман, Эбербах, Роммель, Рундштедт, Клюге и Модель! И они тоже кричали: «Так точно! Слушаюсь!» Так же обращали взгляд к господу и к тому единственному, которого послало нам провидение, который всегда все предвидит, но у которого никогда нет времени осмотреться. Понятия «солдатский долг» и «солдатская верность» воспринимались нами односторонне.

— Я согласен со всем, что ты сейчас сказал, — проговорил Клазен и с силой отфутболил подушки в сторону. — А наш Зеехазе? Где его верность? В последний момент у него сдали нервишки!

— Такой человек, как Зеехазе, не улизнет от страха, — твердо заявил Линдеман.

— Вы полагаете, что Зеехазе давно убедился в том, что нам, офицерам, нельзя доверять?