Софья Черняк - Луч во тьме

А на речке люди делали проруби. Кочубей притаился в узенькой, засыпанной снегом аллейке. Он должен видеть, что будет дальше. Проруби готовы: две, три, пять… По команде люди складывают в кучу ломы и строятся в колонну. И вдруг… Крик отчаяния, страшный, смертельный прорезал воздух и покатился над Славутичем. Фрицы окружили несчастных и ударами прикладов погнали их в черные провалы прорубей… Один из обреченных схватил своего палача и вместе с ним бросился в воду. Гестаповцы на какой-то миг оцепенели, и толпа двинулась на этих зверей в человеческом облике. Еще один гитлеровец полетел в воду. Автоматная очередь… Кочубей не выдержал и закрыл лицо руками.

Когда Григорий поднял голову, все было уже кончено. Гестаповцы прикладами сбрасывали в проруби тела расстрелянных, а падавший с неба пушистый снег заметал кровавые следы.

Старик Тимченко уже несколько дней следил за рыжим мужчиной, который частенько болтается у контрольной будки. Уж не переодетый ли гестаповец? Петр Леонтьевич готов был поклясться, что неделю назад видел этого типа на заводе; только тогда у него были черные, как смола, волосы и был он очень похож на одноглазого Василия Загорного, который до войны работал на этом заводе автомехаником, а теперь устроился охранником.

Петр Леонтьевич замечал, что на заводе стали действовать подпольщики, — старого рабочего не обманешь. Он чувствовал: чьи-то таинственные руки мешали оккупантам. Особенно хорошо «действовал» болтовой цех. То и дело там ломался инструмент, которым нарезали болты. А эти болты были очень нужны для восстановления моста через Днепр. Проявлял себя и ремонтный цех. Гвозди, ценившиеся тогда на вес золота, цех потреблял в невероятном количестве, и все было мало. Почему-то часто стала портиться электропроводка на заводе. Электрик Анатолий Татомир как будто опытный техник, а на заводе целыми часами кромешная тьма. А отчего случилось короткое замыкание в стыковом аппарате?.. Нет, здесь, безусловно, действовали люди, твердо решившие сорвать восстановление моста.

И вот этот рыжий. Неужели и впрямь — гестаповец, которому поручено выследить тех, кто вредит гитлеровцам? Как это проверить?

Старик внимательно следил за рыжим. Очень уж подозрительный тип. Ходит к Лидке Малышевой… Кто она, эта молодая красивая бабенка? Почему поселилась возле завода?

Сразу же после работы старик запирал свой склад и прохаживался по заводскому двору, ко всему присматриваясь. И вот то, что он увидел вчера, его очень взволновало.

Уже настал комендантский час, когда показаться в городе равносильно самоубийству. (Петр Леонтьевич собственными глазами видел на Крещатике труп с приколотой запиской: «Он ходил по улице в 18 часов 10 минут».) У завода остановился автомобиль. Из машины вылезли двое. Один — высокий, рябоватый, стройный, хорошо одетый, с синей нарукавной повязкой, какую носят работники «рейха», имеющие право ходить по городу круглые сутки. А рядом с тем паном… Кто бы вы думали? Рыжий!

Петр Леонтьевич непременно расскажет Кочубею об этом рыжем, ибо ясно, что он водится с гестаповцами.

Вечером Тимченко все и выложил Григорию. Кочубей внимательно слушал.

— Говорите, на Василия Загорного похож? Вот и спросите Василия: «Рыжий, случайно, не доводится тебе братом?» Непременно спросите, а дальше видно будет.

Петр Леонтьевич так и сделал. Вопрос заведующего складом встревожил Василия. Он посмотрел на старика и сказал:

— А как же, — брат родной… Разве ты не знал, что нас, всех братьев Загорных, шестеро и сестер трое. А рыжий Борис работает инженером.

— Инженером? Странно! С чего это инженер возле проходной торчит, а?

— Тебе-то что, старый черт?! Ну, беги в гестапо и выдай брата, — набросился на него Василий.

— Дурак ты, вот что, — спокойно бросил Петр Леонтьевич и ушел, а сам подумал: «Посмотрим, что же дальше будут делать эти братья? Если рыжий честный парень, непременно испугается, что им заинтересовались, и скроется куда-нибудь. Ну, а если это гестаповский прислужник, наплевать ему на то, что какой-то Петр Леонтьевич интересуется им».

Проходит день, второй. Старик глядит — рыжего в самом деле не стало, словно сквозь землю провалился. Значит, испугался!

Как-то приходит на склад Василий:

— Здоровеньки булы, Петр Леонтьевич! Просьба к тебе. Только не знаю, как и сказать… Семья у меня, понимаешь, — трое детей, да еще чужому человеку приют дал, а работаю один. Поддержи, век благодарен буду. Дай бутылку машинного масла, на хлеб обменяю…