Софья Черняк - Луч во тьме

Кочубей сидит молча, откинув назад большую голову с копной вьющихся волос. Как будто и не богатырь, небольшого роста, невзрачный на вид, но какая-то внутренняя сила притягивает к нему каждого из четырех.

Сегодня они договорились создать подпольную партийную организацию, которую назвали «Смерть немецким оккупантам!». Секретарем парторганизации избрали Кочубея.

А что будет завтра? Завтра Демьяненко и Ткачев поедут в небольшой украинский городок Нежин, где у них есть знакомый машинист Александр Кузьменко. Уютный домик Марии Сазоновны — матери Александра — станет центром, откуда они начнут свою подпольную деятельность в Нежине. Завтра начнется новый день и у Кочубея, и у Ананьева, и у Черепанова.

Они ведь теперь — организация, и должны, словно солнечный луч, согревать души советских людей, попавших в гитлеровскую неволю.

Здесь все готово. На стене белеют ряды некрашеных полочек, в углу — аккуратно обтесанный столик, три табуретки. На столике типографская касса, верстатка, шило — весь инструмент наборщика. А на стене, в деревянной рамочке, — фото молодой женщины. Ананьев, заметив вопрошающий взгляд Кочубея, объяснил:

— Это жена моя, Галочка… Где она теперь, как устроилась с детишками на востоке?

Под ногами Кочубея что-то мягкое; он нагнулся, чтобы пощупать, и снова услышал голос Володи:

— Ковер у матери выпросил. Доживем до победы — новый куплю, а сейчас хоть не так сыростью будет тянуть.

Кочубею на миг почудилось, что он в пещере Киево-Печерской лавры, с ее могильной сыростью и тошнотворным запахом ладана. Кочубей невольно вздрогнул.

— Ну, скажи, что это подделка! — Ананьев протянул Григорию небольшой клочок бумаги. Это был его сюрприз. Целую неделю Володя что-то ворожил над этим клочком, который должен был стать первым кочубеевским документом.

История этого документа похожа на страничку приключенческого романа. Петру Леонтьевичу Тимченко посчастливилось «одолжить» на столе пани Луизы — секретарши директора трамвайного завода — аусвайс. Пани и в голову не могло прийти заподозрить в краже удостоверения почтенного пана Тимченко, который так и ушел, не дождавшись приема у директора.

Кочубей решил сменить на аусвайсе лишь фотокарточку и стать на время Павлом Кирилловичем Дудко, токарем трамвайного завода, на имя которого выписан аусвайс.

— Ни в коем случае! — возразил Володя. — Луиза, безусловно, сообщит куда следует, что у нее украден аусвайс Дудко, и тебя поймают при первой же облаве. — И Ананьев взялся переделать аусвайс на имя Николая Петровича Тимченко. Николай — сын Петра Леонтьевича. Жив ли он или нет, никто не знал. С тех пор как ушел на фронт, не было никаких известий от него.

Кочубей высказал опасения, что Володя может испортить аусвайс. Володя в ответ рассмеялся.

— Ты еще не знаешь о моих художественных способностях. Спроси у Вальки, как я досаждал ему, когда заметил, что он ухаживает за моей сестрой Клавой. Чуть ли не ежедневно Валька получал записочки от Клавы, в которых она назначала ему свидания. А записки-то были мои! Бывало, стоит, бедняга, ждет, а я подхожу и ангельским голоском спрашиваю: «Валя, что ты тут торчишь?» Клавка плакала, жаловалась маме, но я был неумолим. Кончилось тем, что Валька отлупил меня… Ну, а теперь, надо полагать, директору завода не удастся побить меня за то, что я немного потрудился над аусвайсом, который он подписал.

И вот аусвайс перед Кочубеем. Ну и чертенок же, этот Ананьев! Как он умудрился смыть фамилию Дудко и таким же точно почерком написать фамилию Тимченко? Кочубей уверен, что только судебной экспертизе под силу распознать эту фальшивку.

— Молодец, Володя!

Лютый… Недаром так зовут февраль на Украине. В 1942 году он был поистине лютым. Резкий ветер наметал сугробы снега. Снег забивался в раскрытые ворота опустевших дворов, сквозь выбитые стекла, за воротник ветхого пальтишка.

Кочубей быстрым шагом шел по улице. Что подгоняло его? Ведь он снова стал секретарем партийной организации, но не такой, как раньше — большой, наркоматовской, а маленькой, подпольной, и он отвечает перед партией, перед советским народом за все, что происходит в его Киеве. Он обязан помогать киевлянам, оказавшимся в фашистской неволе, поднимать их дух, сделать их сильными, непобедимыми. И это его работа сейчас — ходить по городу, все видеть, наблюдать, запоминать…