Софья Черняк - Луч во тьме

Залитый щедрым солнцем бульвар уходит вниз, к Днепру, и исчезает в далекой дымке.

Какой он величественный, этот новорожденный бульвар, как прекрасны современные здания, выстроившиеся вдоль широких тротуаров!

А совсем недавно здесь громоздились вековечные холмы, в глубоких оврагах звенели серебристой листвой старые клены, журчали роднички, перешептываясь с густой травой, с диким кустарником, зарослями крапивы, с шумливыми птицами, которым весело и привольно жилось на этой живописной окраине Киева. Но пришли люди, и заскрежетали бульдозеры, экскаваторы, устремились вверх могучие краны.

С сожалением наблюдала быстроногая, вездесущая детвора, как новая жизнь отвоевывала у нее овраги и холмы — места захватывающих мальчишеских игр, возбуждавшие неудержимую детскую фантазию, рождавшие крылатые мечты.

…Огромный ковш экскаватора с разгона врезался в землю и подбросил вверх веками спрессованную почву.

— Постой!

Человек в синем комбинезоне выхватил из ковша разбитую бутылку, в которой лежали пожелтевшие бумаги.

— Документы, что ли?

— Вроде…

Строители осторожно разворачивали хрупкие листки:

«…пятеро коммунистов… верим… советские люди возврат… во имя эт… вер… погибнем, передайте нашим друзьям

Прощайте, товарищи!

…Черная гора… 942 г.

Григорий… Демьяненко…

…димир Анан…»

Как святыню, рассматривают рабочие свою находку.

Отзвук какой трагедии вырвал из земли ковш экскаватора? Кто они, авторы таинственного письма? Что происходило на киевской земле в том месте, где нынче пролегла новая магистраль столицы Советской Украины — красавец-бульвар имени Ивана Лихачева?

Григорий Кочубей устало присел на землю, холодную и неласковую. Дрожащими пальцами скрутил козью ножку.

В подземном сумраке на скамеечке мерцал самодельный фонарик, отбрасывая на стены призрачные тени.

Володя Ананьев работал, не разгибая спины. И откуда берутся у него силы? Посмотреть на парня — хилый, худой, узкий в плечах. А измученное, но все равно тонкое, красивое лицо казалось девичьим.

Володя копал, а Кочубей крепил. Землю сегодня выносил Валентин Черепанов.

Кочубей курил, наблюдая за Володей. Лом плохо слушался его, с трудом входил в твердую, как камень, землю.

— Володя, давай-ка поменяемся. Я покопаю. Тяжело же тебе…

— Не надо, Григорий Самсонович, я уже приспособился, — и, всем корпусом откинувшись назад, юноша вогнал лом в непослушную почву. К его ногам упала глыба сухой земли.

Ну и упряма же ты неподатлива, Черная гора!

Из узкого горла тоннеля выкатились два пустых ведра и показалась голова Валентина, а за ней и вся его длинная, тощая фигура.

— Докопались! Какая-то могила… Я же говорил — копать выше.

— Будет тебе ворчать, Валю-лю-ша! — звонким женским голосом пропел Володя.

Так обычно успокаивала нервничавшего Валентина его жена Клава — родная сестра Володи. Мужчины посмотрели друг на друга, горько усмехнулись и начали насыпать в ведерки землю. Приятно и в то же время тяжко было вспоминать родных, дорогих людей, с которыми их связывало прошлое, теперь такое далекое.

Неугомонный Валентин продолжал ворчать:

— Тебе бы, Володька, поползать вот так. Я сегодня сорок шесть раз туда и обратно лазил. Колени словно не мои. А во всем наш уважаемый Кочубей виноват, по его плану строим. А теперь на животе ползай…

— А тебе что — под землей дворец строить захотелось, — рассмеялся Кочубей и обнял Валентина. — Скажи-ка лучше, парень, что там на-гора? Рассветает уже?

— Там уже утро, и какое, хлопцы, утро! Небо такое розовое, что даже больно смотреть, а деревья заснежены, словно ватой окутаны. Красота!.. Вера Давыдовна зовет завтракать, картошка уже готова.

— Чего же ты молчишь? — Володя схватил ведро с землей и первый полез в тоннель.

Утро. А для них ночь. Кочубей сквозь щель ставни наблюдает за шоссе. Проехала машина с немецкими солдатами, и снова тишина..

Скоро три месяца, как он не видит солнца, людей, не дышит морозным зимним воздухом. По ночам они работают, а днем спят, плотно закрыв ставни и заперев на засов дверь.

За ширмой спят усталые Володя и Валентин, а ему не спится, не дают покоя тревожные мысли.