Владимир Петров - Единая параллель

Сельсоветчик внушительно поднял над головой палец, показывая, до какой степени опасно это политическое недомыслие, к тому же если оно будет предъявлено и квалифицировано представителем советской власти. А в свете некоторых известных событий это может прозвучать не очень красиво, и не в пользу товарища технического специалиста.

Шилов глядел на скуластую веселую физиономию председателя и думал, что сегодняшний случай ненароком свел его с настоящим и серьезным врагом, человеком, как бы олицетворяющим собой подлинный образ супостата, стоящего по другую сторону жизненной баррикады. Он современен, молод, обаятелен, полон сил, напорист и дерзок. Он многого лишен, у него нет должной гибкости и проницательности, зато он обладает железной хваткой. О его фанатизм будут безнадежно разбиваться утлые челны самых замысловатых и хитромудрых теорий. Сколько их, таких, и что они могут? Вот вопрос…

Почему-то вспомнились недавние выкрики берлинского диктора, модерновый девиз: «Сила через радость». А ведь этот черемшанский молодец тоже исповедует приоритет силы, только порождается она совсем иной идейной закваской. Там и там — сила. А вот кто, в конце концов, испытает радость? Наверное, тот, кто умеет ждать. Кто окажется терпеливее.

Наблюдая за тем, как председатель сельсовета бегом догнал обоз, как ловко, с ходу вскочил в последнюю бричку, Шилов досадливо поморщился. Каким же глупым и жалким выглядел он сам только что на этом дурацком камне: заспанный писклявый пижон в незаправленной в штаны рубахе…

Умываться на речку он так и не пошел.

Как раз напротив окон стройуправления, справа от карьера, в каменной россыпи, жила лиса. Приютилась она там давно — наверное, еще задолго до начала стройки, жила себе, припеваючи, шныряла между камнями на глазах у сотен людей и начхать хотела на дробот перфораторов, машинный скрежет, на всю эту рабочую колготню. Даже динамитные взрывы ее не пугали, во время отпалки она пряталась поглубже в нору — только и всего.

Она как-то украшала пейзаж: серые унылые скалы и средь этого однообразия, на тебе — ярко-оранжевое пятно. Причем движущееся, живое.

По утрам лиса лежала на камне, валялась на боку, грелась на солнышке. Но только до начала работы — с первым гудком мотовоза вскакивала, энергично, по-собачьи потягивалась и, вильнув хвостом, исчезала в расселине. Надо полагать, у нее тоже начинался трудовой день.

А может, это был лис, потому что лисят никогда не видели у норы.

Парторг Денисов сидел у окна, как обычно окутанный клубами табачного дыма, кивнул вошедшему Вахромееву, поманил его пальцем.

— Иди полюбуйся. Видишь, вон лиса? Да на скале, правее бери. Видишь? Трется об кусты, шубу свою расчесывает — облепиха-то с колючками. Как гребень получается. Ну и смышленая, шалава!

— Линяет, — сказал Вахромеев. — Стрелять ее сейчас нельзя.

— Вахлак! — нахмурился Денисов. — Ну и живодеры вы все, таежники! Только спробуй стрельни эту лису, тебя рабочие живо в отвал сбросят и не поглядят, что ты местная власть. Эта лиса общественная, собственность коллектива, понял?

— Блажите, гегемоны, — ухмыльнулся Вахромеев, — А я удивляюсь, чего, думаю, народ ваш у конторы на скалы пялится: уж не медведя ли узрели? А оно — лиса. Ну-ну. Между прочим, ты не на лису дивуйся, а погляди вот туда, на дорогу. Видишь подводы?

— Вижу… — прищурился парторг. — Кто эти бородачи? Откуда?

— А все оттуда: из Кержацкой пади. Вот тебе пополнение рабочей силы, здоровое и крепкое. Так что задание парткома выполнил, о чем и докладываю.

— Не шутишь, Фомич?

— Какие шутки! Вон в полном естестве — десять кержаков возчиков да десять справных лошадок. Так что зачисляй в личный состав и определяй им производственное задание. «Добро» начальника на этот счет имеется. Устное — мы с ним только что на дороге встретились. Потолковали, знамо дело, по душам.

— И это уже успел?

— Стараемся, Михайла Иванович… — Вахромеев положил на подоконник аккуратную ведомость: фамилия, имя-отчество, кличка лошади и все такое прочее. Вот, мол, и документ официальный готов.

Парторг поднялся, обрадованно потискал Вахромеева, похлопал по плечу, нахваливая. Дескать, орел черемшанский, самородок таежный, деятель неутомимый. И еще — оратор пламенный, настоящий глашатай революционных идей.

— Слетко сказал, что ли?

— Он. Информировал меня о кержацком собрании в радужных красках. Говорит, гремел ты и грохотал, как Марат.