Николай Дмитриев - Майор из Варшавы

Крошечный городок Камень-Панский, затерявшийся в болотном Полесье, казалось, не изменился со времен Костюшко, и если бы не тридцатикилометровая узкоколейка, приспособленная для вывоза леса, то пожалуй, ничего б и не напоминало о времени. Однако Меланюку было сейчас не до исторических экскурсов. Присев на обочине, он старательно заколачивал вылезший из каблука гвоздь рукоятью подаренного Хюртгеном «парабеллума».

Переобуваясь, Петро для верности постучал пяткой о землю и, только выпрямившись, увидел, что забыл сунуть в кобуру так и оставшийся лежать на траве пистолет. Меланюк нагнулся, и едва рука ощутила тугую тяжесть «парабеллума», как невеселые мысли, последнее время не оставлявшие Петра, опять завертелись в голове.

То, что Хюртген сорвал его с насиженного места, еще как-то объяснить было можно, но вот приторная, неизвестно откуда взявшаяся любезность настораживала, порождая недоверие. И действительно, с чего это вдруг немцу сулить ему, Меланюку, какие-то особые блага? Но в полученном приказе ничего не обычного не было, и не измени Хюртген своего поведения, Петро ничего б и не заподозрил…

Гвоздь больше не мешал, и Меланюк неспешно зашагал дальше, к единственной городской достопримечательности – построенному перед войной двухэтажному Народному дому, на плоской крыше которого кто-то из шустрых хозяйчиков уже устроил ресторанную площадку.

На пустыре рядом с Домом, где обычно стояли подводы, нужного человека не было, и Петро, вздохнув, поднялся по заплеванной лестнице в ресторан. Оркестр играл «Полеское танго», и певец, тщедушный молодой человек в заношенной «тройке», сжав обе ладони в кулачок, пел проникновенным и неожиданно чистым голосом:

Чтобы послушать музыку, Меланюк задержался у парапета, но едва он облокотился на облицовочный брус, как к нему подошел официант.

– Пана просят за столик…

Петро повернулся и, к своему удивлению, заметил за боковым столиком неизвестно как взявшегося здесь Пилюка. Меланюк отвалился от парапета и тяжело пошел поперек зала, прикидывая по дороге, за каким чертом объявился тут «друже Кобза»?

– Ты звидки взявся? – садясь, Петро зацепил сапогом ножку стола, и самогон в зеленоватой бутылке влажно заколыхался.

– Те ж саме й я тебе спитать хочу… – Пилюк взял бутылку и плеснул из нее по трети стакана. – Будь-мо, Петре!

– Будь-мо, друже… – Петро выпил и подцепил с блюдца кусок шинки. – А про те, чого я тут, спытай герра Хюртгена…

– А чого так? – удивился Пилюк.

– А того, що в тому монастири, що на въизди, зараз тюрьма, а мене там наглядачем приставлено… – Петро налил только себе и спросил: – А ты що, мене перевирять приехав?

– Не-е… – Пилюк открыто-дружески улыбнулся. – За тобой я, Петре… Прийшов час тоби кидать нимецьку службу… Зрозумив?

– А як же Хюртген? – Петро сделал вид, что колеблется.

– Та хай йому бис, тому Хюртгену! – отрезал Пилюк.

Где-то внизу, за парапетом, по булыжнику протарахтела подвода, и Петро сразу насторожился.

– Гаразд… Тильки тоди пить поки що ни до чого, в мене ж дила.

– Ясна річ… – Пилюк кивнул. – Владнай все, що треба, а ввечери обмиркуемо…

– Тоди до вечора, – Петро поднялся из-за столика, опять неловко громыхнул стулом и нетвердой походкой пересек зал…

Как он и ожидал, подвод у Народного дома прибавилось. Меланюк лениво окинул взглядом пустырь и, поплевывая по сторонам, как человек, которому спешить некуда, подошел к крайней упряжке.

– Эгей, вуйку, на Корольчукив хутор пидвезешь!

– Та я… – мужик полез пятерней в «потылыцю».

– Ну чого я… я? – бесцеремонно завалившись на подводу, Петро выругался. – Ну, холера б тебя взяла, я довго чекаты буду?

– Воля ваша… – нарочно цепляясь постолами за штыльвагу, выряженный мужиком капитан Усенко влез на сиденье.

Храпя и задирая головы, лошади с чавканьем вырвали колеса из грязи, железные шины загремели по булыжнику, боковая доска ткнула Петра под ребро, и он, подобрав ноги, завалился на солому. Через пару минут, когда подвода резво выкатилась через переезд узкоколейки на разъезженную дорогу, Меланюк приподнялся на локтях и, подминая плечом солому, ткнулся вознице в пояс.

– Товаришу капитан, разве ж можна було самому? Необережно…

Усенко полуобернулся и, блеснув озорной улыбкой, ответил: